Я твой монстр 2
Шрифт:
— Слушайте, — громко на языке Илонеса произнесла я,- я буду разговаривать с вашим руководством и на этом все. Можете погрызть деревья от бешенства, если так хочется, но лично у меня свободного времени больше нет.
Атмосфера в лесу стала на порядок напряженнее.
А затем я услышала жуткий, словно потусторонний голос:
— Что. Ты. Знать?
Пожав плечами, направилась к флайту, спокойно ответив:
— Что вас использовали как последних придурков.
Потрясенная тишина сопровождала меня весь недолгий путь
***
Когда я летела обратно, на половине пути мне собственно этот путь преградили. И исходя их маневров пилота, я мгновенно поняла кто это. Забавно, наверное, стоило бы психануть, но почему-то стало удивительно приятно и тепло от его заботы.
Взяв сейр, написала:
«Со мной все хорошо».
«Наверное, следовало сообщить это раньше?!» — иронично-гневный тон Адзауро, почему-то тоже вызывал лишь улыбку.
Но лишь миг.
Спустя секунду я все вспомнила…
И отправила голосовое сообщение, набирая скорость:
— Если я сказала, что покину Илонес живой и целой, значит так и будет. Тебе не о чем беспокоиться, Чи. Свое слово я держу всегда.
И нарастающая скорость флайта, до ряби в глазах, до необходимости забыть обо всем и сконцентрироваться на пилотировании, до желания на всей скорость влететь в одно из деревьев и больше никогда не жить, не дышать, не чувствовать…
«Все будет хорошо, Кессади».
Нет, папа, не будет.
«Как думаешь, карма существует?» — тихий вопрос пиратки.
Я не знала, сколько крови на ее руках, не знала, сколько смертей за ее плечами, я знала лишь одно — да, карма существует. И расплата следует всегда… Когда-то единственным, о чем я мечтала — стать красивой. А теперь все что у меня осталось — моя красота. И хочется орать, резать себя лезвием, хочется биться о стену, хочется…
«Красоте не сопутствует счастье» — мудрость Ятори, о которой в свое время мне, пусть и иными словами, говорили так часто и мать, и отец… Я не услышала, не слышала, не желала слышать.
А потом… стало слишком поздно.
Я вжимаю педаль газа до упора, взмываю над деревьями и мчусь вперед, чувствуя, как по лицу текут слезы, срываются с ресниц и падают вниз, оставляя мокрые дорожки, размываемые скоростью.
Когда мы выбрались, мы со Слепым, все чего мне хотелось — сдохнуть.
Идеальная внешность, красивое тело, золотистый оттенок волос, притягивающее взгляды лицо?! Я ненавидела свое отражение, я ненавидела свое лицо, я ненавидела свое тело, я ненавидела себя!
Единственное что удержало тогда — Исинхай.
Исинхай почти не отходил от меня, был рядом, поддерживал, и говорил, говорил, говорил. Он много тогда говорил, много шутил.
Спустя годы я пойму, насколько верной является еще одна яторийская мудрость:
«Трудно сказать, что на душе у постоянно смеющегося человека».
Действительно трудно, практически невозможно. Я провела рядом с ним несколько лет прежде, чем поняла,
Но при этом Исинхай жил, продолжал жить, и являлся самым талантливым гением преступного мира.
«Талантливые люди болезненны, а у красавиц несчастная судьба»…
Еще одна мудрость Ятори. Мудрость, которую постигаешь лишь с годами… Мудрость от которой становится тошно, но… Исинхай жил ради того, чтобы спасать жизни. Для него это было важно. Для него это было необходимо… чтобы почувствовать себя живым.
«Кей, я понимаю, тебе больно и тяжело, но подумай о том, скольких девушек вынесли из этой клиники в черных мешках… Я не могу запретить тебе распоряжаться своей жизнью, но вспомни о том, как ты лежала на операционном столе, и представь себе тех, кто возможно прямо сейчас там лежит. Ты всегда сможешь умереть, Кей, но подумай о тех, кого сможешь спасти».
Исинхай умел подбирать нужные слова.
Умел подбодрить, когда следовало, и заставить действовать, когда сил уже не осталось.
Вот и сейчас — стоило только вспомнить и слезы высохли.
Скольких мы со Слепым спасли? Тысячи девчонок. Где-то около трех тысяч только за первый год. Мы специализировались именно на подпольных клиниках красоты, он и я, прошедшие через ад, раз за разом вытаскивали из него тех, кто по незнанию, глупости или из
желания стать красивой, ложился под нож психов от медицины.
В тот год я убила впервые. Перерезала горло скальпелем, и стояла, безразлично наблюдая за человеческой агонией. Но все, о чем сожалела в тот момент – он подох слишком быстро. Слишком быстро… те, кого мы обнаружили в операционной на столах, умирали дольше…
Входящий на сейр отразился на переднем стекле флайта. Полковнику Стейтону явно полагалась медаль за умение взламывать флайты.
«Нужно поговорить. Я внесу новые координаты в ваш навигатор».
О, мужик, это ты зря.
И я отрубила флайт от сети, и от навигатора соответственно.
Рухнула вниз, едва достигла ближайшей магистрали.
Чи догнал меня на заправке.
Не спускался, зависнув надо мной, и ждал, пока я разберусь с топливом. Но едва забралась во флайт и взлетела, прислал сообщение:
«Твою систему пытаются взломать».
«Удачи им, сил, терпения, всяческих гениальных озарений, и желательно бы еще мозгов, а то явно отсутствуют», — ответила я.
И снова вдавила педаль газа до упора.
***
На базу я вернулась к девяти утра. В это время мои бравые бойцы уже ответственно тренировались три часа, с шести, и были не слишком рады мне. Впрочем, их можно было понять — месить грязь под напором ледяной воды то еще удовольствие.