Я твоя истина

Немиро Людмила Ивановна

Грек взглянул на меня пристально и наклонился:

— Потому что так и есть, мелкая.

Поцеловал. В губы. Как всегда напористо и грубовато, но потом, словно усмирил свою страстность — стал более нежным. Дыхание выровнял и отодвинулся.

Темно-карие глаза, буквально черные, — зрачков даже не видно, — сверкнули и Кавьяр усмехнулся.

Он знал, что я немного теряюсь от этой мальчишески-доброй улыбки. Необычное впечатление Клио производил на меня: вроде и человек ужасный, но настолько неординарный и неоднозначный, что не по себе как-то.

— Зачем солгал насчет измены? Я ведь

правда подумала, что ты…

— Да, потому что тебе проще поверить в любой жуткий поступок, чем в то, что я не предам тебя. Хотя те сучки были чертовски хороши.

Закатила глаза и, развернувшись, все-таки пошла к особняку.

— Мальчишка, — бросила через плечо. — Не прощу тебе таких издевательств.

— В спальне договоримся! — хохотнул Кавьяр мне в спину.

А когда я уже дошла до террасы, догнал и окликнул:

— Постой. — Посмотрела на грека подозрительно. Он сунул руки в карманы джинсов и качнул головой. — Прости. Мне обидно из-за твоего решения. Знаю, что поступил, как последний урод, но… просто прости. Я пока еще с мозгами не попрощался и прекрасно понимаю, насколько для тебя важна верность.

Подозрительно, трижды подозрительно. Без подвоха выслушивать такие речи Клио было немного странно и неправильно. Поэтому я напряглась и занервничала.

— Не подлизывайся. — Это все, на что у меня хватило ума.

А сама уже думала, как бы сбежать из этого сада и запереться в спальне. Но знала, что и там грек меня достанет. Поэтому, снисходительно кивнув и улыбнувшись, поспешила в дом, а уже оттуда спустилась в подвал. Как и предполагала, «комната страха» была не заперта.

Тихонько затворив за собой дверь, устроилась на диванчике, игнорируя широкую кровать, и прикрыла глаза.

Думай, думай, Лена. Что ты можешь сделать в этой ситуации? Конечно от того, что измены Клио не было, мне стало гораздо лучше. Все-таки не совсем ублюдок — этот неадекватный Кавьяр. Есть какое-то понятие преданности. Радует.

Но отчего-то все равно не покидала тревога.

У нас с Клио были взаимные обиды. Но теперь они так же взаимно исключали друг друга, потому как я поступила несправедливо с греком, и он в отместку солгал мне.

Всем всего и поровну. Отлично. С этим разобрались быстрее, чем можно было ожидать. Дальше. Дальше?

И опять-двадцать пять. Вернулись к тому, с чего начали. Что меня ждет дальше? Да, не нас, а меня. Я все же отделяла себя от Кавьяра. Не могла склеить нашу пару воедино. Уверена, грек это понял — по лицу его было заметно.

Ну и пусть себе понимает. Кого это должно волновать? Жив-здоров и отлично. Устала я от всего, отдохнуть бы, а в этом доме подобная роскошь недостижима. Хм… хотя.

Вытащила из кармана джинсов сотовый, подключилась к wi-fi Кавьяра и, поднявшись, принялась рыться комоде, мечтая отыскать наушники. И «о боже!», они нашлись. Не супер-пупер, но все же наушники.

Вновь улеглась на диван и включила на сотовом плеер. О-о-о… просто блаженство.

Поискала подходящие композиции и вдруг остановилась на одной. Унесло в юность: в то далекое для меня время — начало нулевых годов. Когда я «подсела» на музыку…

Москва. 2001 год

«Перемен! Требуют наши сердца! Перемен! Требуют

наши глаза!»

Сашка, казалось, порвет струны гитары, на которой наяривал известный хит конца восьмидесятых. В нашем тесном кругу, состоящем из пяти человек, любили русский рок. Любили навсегда и бесповоротно. Мы росли на этой музыке, мы верили в слова, звучавшие в этих тестах. Нас, глупых, неоперившихся, но закаленных тяжелым детством в одиночестве, вела надежда на лучшее будущее. Наши мечты пахли весной, нам светила звезда по имени солнце, и мы стремились к тем самым переменам, которые должны были освободить от мрака.

Сидя в комнате и слушая, как мне казалось, потрясающую игру Сашки, я и Танька (еще одна моя подружка) громче остальных подпевали и аплодировали. Правда, именно за песню «Перемен!» мы и огребали от воспитательницы — комсомолки со стажем.

Вот и в этот дождливый день Сашка, вдруг притихший, сказал:

— Надо поднять бунт. Революция теперь не в моде, но мы это исправим. — Окинул нас хмурым, но крайне решительным взором. — Кто со мной, тот герой!

Ну как я могла промолчать? Вот и Танька туда же. Мы обе синхронно вскинули руки.

— Я согласна, — пискнула подруга, и мой деловитый кивок сообщил о солидарности с выбором Таньки.

Остальные, хотя и не решительно, но все же тоже выдали согласие на участие в авантюре.

— Тогда слушайте…

Признаться, стоя ночью в коридоре «на шухере», я уже начала сомневаться в адекватности нашего плана. Но преданность делу превыше всего. Поэтому продолжала торчать в холодном углу до тех пор, пока не послышались шаги.

Высунувшись из укрытия, пригляделась. В полумраке коридора трудно было сообразить, кто идет. Но грузный силуэт подсказывал — это «воспиталка-надзирательница».

Пробежала немного вперед и, попутно вообразив себя крутым спецназовцем (да, мальчишеские замашки перевешивали во мне девчачью природу), вбежала в следующий поворот, тут же налетев на Сашку.

— Вот ты ж жопа тупая, — шикнул друг, грубо подбитый моим коленом в бедро. — Аккуратней нельзя, что ли?

— Да тихо ты. Идет.

Сашка сразу весь подобрался и посерьезнел.

— За мной, — махнув рукой, приказал предводитель, и мы помчались в свою комнату.

В полной темноте нас дожидались «сокамерники», готовые по команде вскочить и приняться скандировать. Правда, никто так и понял, чего, собственно мы хотели добиться от «местных властей». Как только дверь распахнулась и щелкнул выключатель…

Вскочила одна я, не заметив — все лежат в своих кроватях, и заорала что есть силы: «Перемен! Перемен!..»

Похолодев и ошеломленно озираясь, притихла, но было уже поздно. «Воспиталка», ненавидя нас всех и свою работу в равной степени, приблизилась и, стащив меня с кровати, на которой я стояла, буквально пинками вытолкала из комнаты. Все, что я успела заметить — потупленный взор Сашки.

Эх, темные вы люди, не знаете, что такое мужество. Не стать вам сильными никогда. Всегда будете стелиться под систему, и никто из вас не осмелится высказать свою точку зрения на людях. Вы те, кто бьют себя кулаком в грудь, доказывая, что ведет вас вперед только правда. Но это не так. Ведет лживая преданность, а вы «ведетесь» на нее.