Я ухожу. Прощай навеки. Твоя душа
Шрифт:
Я плюнул в магистра и ушел в свой кабинет. Меня всего трясло и я никак не мог успокоиться. Около получаса я обессиленно провалялся в кресле и успел за это время выкурить две сигары.
Едва я немного успокоился и собрался задремать, как услышал за дверью шаги и голоса. Один голос был голосом моей жены, других я опознать не мог.
- Он здесь, — тихо произнесла жена за дверью.
- Да, я здесь, — сказал я слабым голосом. — Кто там, Эвелин?
Дверь открылась и в кабинет вошли двое мужчин в белом. Едва они появились в кабинете, как я сразу почувствовал озноб,
- Добрый день, местер Хедсвальд, — сказал один спокойно и тихо. — Что случилось?
- Эттале, та бреатури! — крикнул я. — Эттале каме сунна!
Они приближались, понимающе переглядываясь. Я не мог пошевелиться, я чувствовал скованность и слабость во всем теле.
- Успокойтесь, местер Хедсвальд, — сказал второй. — Мы ваши друзья, мы поможем вам.
За дверью появился третий, тоже — в белом. В руках он держал странный серый балахон. Наверное, именно такие балахоны надевают на пленников Кертаниона, прежде чем отдать их полохам, которые удобно устроятся на шее жертвы и будут высасывать из нее все соки, медленно, долго, бесконечно долго.
- Вы пришли за мной, — сказал я обреченно, понимая, что Великий Каббалист опередил меня, что я проиграл, что все кончено. — Пришли…
Они подошли совсем близко.
Я поглубже вдохнул и крикнул в последний момент:
- Но вы не получите меня!
И бросился на них.
Борьба была недолгой, я был слаб, а их — трое. В одну минуту они повалили меня на пол и ловко запеленали в серый балахон так, что я не мог и пальцем пошевельнуть, а только яростно болтал ногами, которые оставались свободными.
- Давно это с ним? — спросил один из всадников у жены.
- Не могу сказать, когда это началось, — ответила она. — Но заметно стало около года назад… И все хуже, хуже…
- Коварная Эвелинга, покровительница туканов! — крикнул я ей. — Так это ты, ты предала меня в руки мучителей мюскеррагьюров!
За спиной богини я увидел Маргрету, испуганно глядящую то на меня, то на Эвелингу, то на бреатурийцев.
Всадники поставили меня на ноги, вывели из кабинета.
- Мама, — услышал я голос дочери, — а папа вернется?
- Вернется, девочка моя, — ответила богиня. — Он скоро вернется.
- Я боюсь, — сказала Маргрета.
- Ничего, моя маленькая, не бойся, — успокаивала ее коварная Эвелинга.
- Я боюсь того рогатого дяди…
Наступила минутная гробовая тишина.
- Какого… какого дяди? — произнесла покровительница туканов.
- Того, что прятался за спиной у папы, когда ты сидела у него на коленках.
- Маргрета! — воскликнул я. — Маргрета, ты видела его?!
- Не говори глупостей, моя милая! — зашипела богиня.
- Да, — настаивала дочь. — У него были кривые рога, и желтые глаза, и красный плащ, и палка в руке…
- Магистр! — провозгласил я. — Да, это был он — Отражение Черной Луны!
Один из всадников злобно дернул меня и толкнул к двери. Я успел услышать как Эвелинга шлепнула
Бреатурийцы вытолкали меня за дверь и потащили к лифту. Впихнув меня в кабину, они довольно рассмеялись.
- Всегда с ними так, — сказал один по–тукански.
- Ничего, — ответил второй, — теперь дело пойдет на лад.
- Девчонка тоже видела, — задумчиво вставил третий.
- Дойдет очередь и до нее в свое время, — усмехнулся второй.
Маргрета?! Моя дочка?! Нет!
Я закричал, как можно выше подпрыгнул, больно ударившись при этом о потолок кабины, и что было сил рухнул на пол лифта в надежде, что канаты не выдержат и мы сорвемся вниз, в пропасть, в бездну Огалла. И я увидел, как в руке одного из всадников мелькнул короткий, серебристый, не длиннее двух пальцев, туканский кинжал.
- Сейчас я успокою его, — сказал он, хватая меня за руку…
Спасительная хитрость
Эту маленькую историю рассказал мне один мой знакомый, драматург N**. Он рассказал мне ее как забавный анекдот, как–то вечером, когда речь у нас зашла о феях, оборотнях и прочих подобных героях сказок. Он чистил апельсины, поедал их один за другим и рассказывал. Не думаю, чтобы он сочинял на ходу, но все же есть в этой истории что–то нереальное, сомнительное.
«Я очень хитер, — говорил N**, смеясь. — О, я очень хитер, поверьте. Моя хитрость и спасла меня от не слишком симпатичного приключения. Впрочем, слушайте…»
Я отдыхал у себя на вилле, в Фольсебю. Как–то я вышел прогуляться по берегу озера, немного, знаете ли, размяться после утомительного рабочего дня. Такое у меня там было правило: каждый вечер полуторамильная прогулка у озера.
Был вечер, падали с неба легкие, как паутина, сумерки. Я шел по пляжу, песок тихонько шуршал под моими ногами. Я шел и слегка улыбался, довольный своей работой (моя новая пьеса писалась легко и выходило неплохо), дивным вечером, песком и озером, тем, что я могу идти, никуда не торопясь и дышать, дышать… Я был буквально счастлив и не знал, что через минуту мое благодушное настроение и довольство жизнью дадут трещину.
Итак, я медленно брел по берегу озера, наслаждаясь простой радостью бытия…
Вдруг кто–то тронул меня сзади за руку. Я не слышал, чтобы кто–нибудь шел за мной, но с другой стороны я был так увлечен своими мыслями… Вздрогнув, я невольно отскочил на шаг и обернулся. Мало ли кого можно встретить на пустынном пляже в сумерки… Я приготовился к защите. Но то, что я увидел, успокоило меня. Передо мною стояла стройная, очень и очень красивая, немного бледная и тоже, наверное, испуганная — моим испугом — женщина. У нее были голубые глаза и золотистые волосы. Ей можно было дать не более тридцати, да и то если быть законченным пессимистом. Казалось, вся она светится каким–то внутренним светом, а глаза ее так испуганно и трогательно смотрели мне в лицо, что это даже позабавило меня.