Я умею прыгать через лужи
Шрифт:
– Ладно.
– Питер повернулся к лошадям.
– А ну, отойди!
– крикнул он, положив одну руку на круп лошади и нагнувшись, чтобы другой поднять с земли постромку.
Я поставил коляску под навес и стоял, следя за ним и держа в руках своп два мешка, как новичок-путешественник, собирающийся впервые сесть на пароход.
Дроги представляли собой тяжелую деревянную телегу с широкими железными ободьями на колесах, с тормозами из эвкалиптовых брусьев, которые приводились в действие торчавшим сзади рычагом. Дерево, из которого были сделаны дроги, побелело и
Питер рывком поднял оглобли, прикрепил чересседельник, надетый на коренника, к подвижному крюку оглобель, затем перешел на другую сторону, к другой лошади, терпеливо стоявшей рядом со своим товарищем.
Запрягая, он то и дело покрикивал: "Стой!", "А ну, подвинься!", "Давай!" - каждый раз, когда лошадь проявляла беспокойство или отказывалась слушаться его руки.
Три головные лошади, стоя бок о бок, ждали, чтобы он подтянул поводья и прикрепил постромки. Они были шотландской породы, а коренники - йоркширские тяжеловозы.
Кончив запрягать лошадей, Питер бросил на дроги сумки, несколько мешков с кормом, заглянул в ящик с провизией, чтобы проверить, все ли он взял, потом повернулся ко мне и сказал:
– Все в порядке. Теперь влезай. Постой, давай мне твою поклажу.
Я перешел к передку дрог и, держась за оглобли одной рукой, другой бросил костыли на дроги.
– Помочь тебе?
– спросил Питер неуверенно, сделав шаг в мою сторону.
– Нет, спасибо, мистер Маклеод. Я сам.
Он подошел к головным лошадям н стал ждать. Я подтянулся на руках до того уровня, когда смог опереться коленом "хорошей" ноги на оглобли, вытянулся, схватился за круп лошади, стоявшей рядом. Потом снова подтянулся и очутился, на ее спине. Спина была теплая, упругая и разделялась неглубокой ложбинкой хребта на два мощных холма мускулов.
"Обопрись руками о хорошую лошадь, и ее сила перейдет в тебя", говаривал отец.
С крупа лошади я перебросился на дроги и уселся на ящик с провизией.
– Готово!
– крикнул я Питеру.
Он взял вожжи, висевшие петлей на оглоблях, и взгромоздился рядом со мной.
– Не всякий сумеет влезть на дроги, как ты, черт возьми!
– сказал он, усаживаясь. Потом, натянув поводья, спросил: - Может, сядешь на мешок с соломой?
– Нет, мне здесь хорошо, - ответил я.
– Но, Принц!
– крикнул Питер.
– Но, Самородок!
Позвякивая цепочками постромок, поскрипывая упряжью, лошади двинулись вперед. Позади них затряслись и загромыхали дроги. Небо на востоке чуть-чуть посветлело.
– Я люблю выезжать затемно, - сказал Питер.
– Тогда выигрываешь целый день для работы.
– Он громко зевнул, потом вдруг обернулся ко мне: - Слушай, ты не сбежал от своего старика, а? Он на самом деле позволил тебе ехать?
–
Питер хмуро посмотрел на дорогу:
– Не могу раскусить твоего старика!
ГЛАВА 24
Головные лошади шли с ослабленными постромками, натягивая их только на подъемах. Мне казалось это несправедливым по отношению к коренникам.
– Коренники делают всю работу, - пожаловался я Питеру.
– Когда дроги в движении, они ничего не весят, - объяснил Питер.
– Моя упряжка преисподнюю с корнями вытащит, если надо будет. Подожди, вот нагрузим дроги бревнами, тогда увидишь, как все будут тащить!
Занималась заря, и восток порозовел. На деревьях весело затрещали сороки. Мне казалось, что не может быть ничего прекрасней на свете, чем сидеть вот так позади упряжки лошадей ранним утром и слушать сорочью болтовню.
С дальнего выгона раздался голос человека, кричавшего на собаку:
– Назад, назад!
– Это старик О'Коннор выгоняет коров, - сказал Питер.
– Что-то он раненько сегодня... Верно, отправляется куда-нибудь.
– Питер задумался на минуту.
– Едет в Солсбери на распродажу. Конечно, он собирается шарабан купить.
– В голосе Питера послышалось раздражение.
– Чего ради ему вздумалось покупать шарабан, когда он должен мне десять гиней за бревна?
Он сердито хлопнул вожжами по крупу лошади:
– Но, живей!
И, помедлив немного, сказал со вздохом:
– Вот что получается, когда веришь людям! Он разъезжает в шарабанах, а я на дрогах.
Мы проехали но пустынным улицам Балунга, когда взошло солнце, и вскоре очутились на проселочной дороге, вьющейся между деревьями, которые росли все гуще и гуще; и наконец мы въехали в лес, где уже не было изгородей.
Пыль, поднимавшаяся из-под копыт лошадей, мягко оседала на наши волосы и одежду. Колеса задевали склонившиеся ветки кустарника, и дроги встряхивало, когда колеса попадали в выбоины.
Мне хотелось, чтобы Питер начал рассказывать о своих приключениях. Я считал его человеком знаменитым. Он был героем бесчисленных историй, которые пересказывались везде, где люди собирались поболтать.
– Бывало, - рассказывал отец, - в баре при гостинице кто-нибудь заведет разговор: "Что вы знаете о драках! Вот я видел, как Питер Маклеод дрался с длинным Джоном Андерсеном позади пивной в Туралле". И все с интересом слушали описание этой драки, длившейся два часа. "Да, - продолжал рассказчик, - длинного Джона унесли еле живого".
За всю свою долгую карьеру кулачного бойца Питер был бит лишь однажды, да и то когда был так пьян, что едва держался на ногах. Один фермер, известный своим пристрастием нападать сзади, набросился на Маклеода, чтобы отплатить за давнюю обиду. Ошеломленный внезапностью и свирепостью нападения, Питер очутился на земле и потерял сознание. Когда он пришел в себя, фермера и след простыл. Но на следующее утро, еще до восхода солнца, Питер, к крайнему изумлению фермера, был уже около его скотного двора и, сжимая верхнюю перекладину забора сильными руками, проревел с покрасневшим лицом: