Я вам любви не обещаю
Шрифт:
— Снова бежишь? — тёплое дыхание коснулось её щеки.
— Нет, — повернулась она в его объятьях, силясь рассмотреть в ночи выражение лица. — Ты погубишь меня, Жорж! Я знаю то также, как то, что за осенью наступит зима.
— Я никогда не причиню тебе зла, — шептал Бахметьев, склоняясь к её лицу. — Это выше моих сил обрести тебя вновь, чтобы тотчас потерять.
— Жорж…
Георгий закрыл ей рот поцелуем, сминая нежные губы.
Вывернувшись из его объятий, Вера упёрлась руками в твёрдую грудь.
— Ежели не желала сего свидания, зачем ключ дала? — отступил на шаг Бахметьев.
— Всё
Бахметьев молча поймал хрупкую кисть и поднёс к губам, согревая дыханием ледяные пальцы.
— От судьбы не убежишь, Вера. Стало быть, на роду нам написано было встретиться вновь. Вон, как далеко забралась, — усмехнулся он.
— Все переменилось, Жорж. Я более себе не принадлежу.
— А кому ты принадлежишь? Немощному старику? Любишь, говоришь. Стало быть, не так сильна та любовь, коли княжеский титул тебе важнее оказался, — выпустил он её ладонь.
— Не тебе меня судить. Не было у меня иного выбора.
— Вера, — вздохнул Георгий, — мы с тобой по кругу ходим. Что было, то было. Прошлого не переменить.
— Но и будущего у нас нет, — опустила ресницы Верочка.
— То только от нас зависит, — улыбнулся уголками губ Георгий. — Четыре года минуло, а по мне, как будто вчера расстались с тобой. Боже, как же я скучал по тебе! Ты мне ночами снилась.
Вера поёжилась под холодным порывом ветра. Обняв хрупкие плечи одной рукой, Бахметьев открыл двери флигеля и увлёк её в тёмное помещение.
— Ты дрожишь. Замёрзла?
«Душа замёрзла», — вздохнула Вера про себя, оставив его вопрос без ответа.
— Ну, так позволь я тебя согрею, mon ange, — целуя закрытые веки, прошептал Георгий.
И не было более сил противиться соблазну, так тепло было в его объятьях и с каждым поцелуем становилось всё жарче. И вот уже сама искала его губы, гладила широкие плечи, цепляясь за погоны на мундире. Ноги совсем ослабели, колени подгибались. Вера оступилась и сдавлено охнув, приземлилась на накрытый холстом старый продавленный диван, что прежде стоял в гостиной. Падая, она увлекла за собой Георгия. Бахметьев едва успел подставить руку, дабы не придавить её своим телом.
— Ты только моя, никому не отдам, — скользили его губы по тонкой шее, все ниже к распахнутому вороту капота, к глубокому вырезу тонкой ночной сорочки.
Вера молчала, испугавшись того, что стоит ей заговорить, и она непременно попросит его остановиться, потому как должна, но ведь более всего желала, чтобы не останавливался. Истосковалась по словам страсти, сказанным чуть хрипловатым шёпотом, по сильным рукам и крепким объятьям, по ласкам то нежным, невесомым, то порывистым, стремительным, почти грубым. «Только не останавливайся, — умоляла его про себя. — Только не останавливайся, не дай мне опомниться, оттолкнуть тебя». Но Георгий и не думал остановиться. Лишь, когда выгнулась дугой под ним, прижимаясь как можно ближе, замер на мгновение, перед тем, как рухнуть в манящую пропасть, падать в которую мог бы бесконечно.
Вера
— Жорж, — рассеянно поглаживая ладошкой широкую грудь, позвала она, — мне идти надобно.
Бахметьев вздохнул, поднялся и, сев спиною к ней, принялся молча одеваться. Вера следила за каждым его движением не в силах отвести взгляда.
— Я напишу тебе, — обернулся Георгий. — Через твою прислугу можно вести переписку? — осведомился он.
— Думаю, да, — неуверенно ответила Верочка. — Завтра попрошу Катерину сходить на городской рынок после полудня.
— Как я её узнаю? — улыбнулся Георгий.
— Высокая, темноволосая, на вид не более двадцати годков будет, я скажу, чтобы шляпку голубую надела.
Коротко поцеловал её в губы Бахметьев, не оглядываясь, вышел в предрассветный сумрак. Одеваясь, Вера, размышляя над тем, сможет ли она уговорить горничную передавать письма своему любовнику и какова будет плата за её молчание. Катерина получала довольно хорошее жалование, но коли посулить увеличить плату вдвое должна согласиться. Вернувшись в дом, madame Одинцова крадучись поднялась по чёрной лестнице и вошла в свои покои. Вера сразу поняла, что Катерина не спит, а лишь притворяется спящей.
— Катюша, — позвала она.
Девушка открыла глаза и села на узком диванчике, укоризненно глядя на хозяйку.
— Что же это вам, Вера Николавна, по ночам не спится? — проворчала она. — Бродите незнамо где, — бросила она быстрый взгляд на перепачканные землёй комнатные туфли.
— Разговор у меня к тебе, Катерина, — нахмурилась Вера, жестом указав на двери в спальню.
Проследовав за хозяйкой, горничная остановилась у порога, аккуратно прикрыв за собою двери.
— Слушаю я вас, — сложила она руки на груди.
Вера нервничала, не решаясь начать разговор. Madame Одинцовой казалось, что Катерина ей предана, она сама её нанимала, но могла ведь и ошибаться.
— Напомни, сколько я тебе жалованья плачу в год? — обратилась она к прислуге.
— Известно сколько. Полторы сотни целковых, — настороженно ответила девушка.
— Буду платить три сотни, коли докажешь, что умеешь язык за зубами держать, — решилась Верочка.
— И что же от меня надобно? — усмехнулась девица, уже догадываясь, о чем пойдёт речь.
— Сегодня сразу после полудня надобно сходить на городской рынок, к тебе подойдёт военный и отдаст письмо для меня, — выдохнула Вера.
— Стало быть, его сиятельство, — улыбнулась девушка. — Вы не думайте, я вас осуждать не стану. Что ж я не понимаю, не вижу, как вам со стариком живётся…
— Не забывайся, с кем говоришь, — одёрнула её Вера.
Катерина надулась и умокла.
— Наденешь шляпку голубую, что я тебе на прошлой седмице отдала, — продолжала напутствовать её Верочка, — да гляди, чтобы не одна живая душа не узнала!