Я вас жду
Шрифт:
Только теперь она выдала тайну: за полгода до своего бегства из аспирантуры Оксана и Трофим Иларионович отдыхали вместе у Чёрного моря…
— Не могу, не могу, — продолжала рыдать Оксана.
Я рванула её к себе, усадила и отвесила одну за другой звонкие пощёчины:
— Прекрати немедленно!
Её глаза блестели, как отшлифованные линзы, ничего не выражая — ни обиды за то, что её огрела, ни стыда за свою истерику.
— Оксана, ты должна его забыть, — произнесла я строго. — Выбрось его из головы, я тебе в этом помогу… Мы с
После истерики Оксана немного успокоилась. Её лицо выражало сильное утомление, усталость побеждённого.
— Галка, ты этого не сделаешь, не посмеешь, — произнесла она умоляюще.
В тот же день, вечером, оставив Руслана с тётей Аней и Оксаной, я кинулась к автомату. Подальше, понятно. Чтобы они случайно не увидели.
— Это я, Троян, — кричу в телефонную трубку. — Оксана Ивановна сказала: вы просили позвонить.
— Совершенно верно. Как там Руслан, Галина Платоновна?
— Полощет горло. Отвлекаем… Я из автомата, Трофим Иларионович, чтобы…
С того конца провода доносится прерывистое дыхание.
— Алло, алло! Трофим Иларионович, слышите?
Молчание. Начинаю побаиваться, не случилось ли чего с Багмутом. Чувство страха подсказывает, что надо что-то срочно предпринимать. А тут, как назло, сгрудилась очередь, мне подают знаки, чтобы кончала разговор. Бородатый гном в пылающем красном джемпере рвёт к себе дверцы будки и сердито шипит: «Совесть надо иметь! Понимаете, что это такое, или объяснять?»
— Галина Платоновна?
Наконец-то.
— Трофим Иларионович, вы меня слышите? Трофим Иларионович, очередь тут образовалась неимоверная! Меня сейчас поколотят! Позвоню из другого автомата, — выпаливаю одним залпом и бросаю трубку на рычаг.
Выхожу из будки, перехожу улицу — пожалуйста: три ярко освещённых автомата и все свободны. Заскакиваю в один из них, кладу монетку, снимаю трубку. Волнуюсь — вдруг и этот аппарат забарахлит.
— Алло! Вас слушают, — женский голос.
Не туда попала, перепутала номер? Какое наказание! Вращаю диск медленно, осторожно. На другом конце провода подняли трубку.
— Вас слушают!..
Тот же женский голос. Ну, это уж чересчур! Неужели?.. Гнетущая досада сменяется острой болью.
— Трофим Иларионович очень занят? — спрашиваю на всякий случай.
— А кто спрашивает?
— Какая разница кто, — отвечаю и категорически. — Пригласите Трофима Иларионовича к телефону.
— Простите, но его нет. Он поехал к сыну.
— Давно?
— Только что.
— На Репинский?
— Ну да.
Везёт же! Мчусь на всех парах, вскакиваю в полупустой автобус, чтобы догнать профессора, поговорить с ним без свидетелей. Езды всего-навсего две остановки, а мне кажется, что еду бесконечно долго и в противоположную сторону.
Вспоминаю слова из предпоследнего письма Трофима Иларионовича:
Площадь Карла Маркса. На следующей выхожу. «Скучаю и по Вас, Галина Платоновна». А эта дама? «Алло, вас слушают…» С какой стати она осталась в квартире одинокого мужчины? А может, она сейчас не одна, там наверное и коллеги, знакомые профессора?.. Оксана почувствовала себя лишней и ушла…
Обхожу безлюдный с оголёнными деревьями сквер, сворачиваю направо, чтобы выйти через проходной двор прямо к дому тёти Ани. Лишь теперь меня охватывает волнение, думаю, как я себя поведу в присутствии Оксаны, если Трофим Иларионович уже успел прийти? Нужно будет прикидываться. Фу, как это противно! А придётся. Ведь час назад я дала Оксане пощёчину, требовала, чтобы она забыла о Багмуте. Не покажется ли Оксане, что я сама влюбилась и всё, что говорила. — хитрость маленького рыженького лисёнка?
Влюблена ли я в Трофима Иларионовича? Благоглупость! Конечно, мне приятно, что в какой-то степени ему (именно ему!) нужна. Бывает же, что одна единственная встреча поворачивает по-другому всю жизнь, становится определяющей. Не знала я Багмута, не думала о нём, теперь… Сама себе, выходит, противоречу? Ещё как! Боюсь признаться, что влюблена.
Ждёт. Издали узнаю. Догадливый! А может, звонил тёте Ане? Скорее всего так. Ускоряю шаг и тут же замедляю его. Сильно волнуюсь. Обдумываю, с чего начать разговор. Притворившись, что никого не заметила, направляюсь прямо к дверям.
— Галина Платоновна…
Останавливаюсь. Выжимаю из себя три слова: «Ах, это вы?..» Произношу их сдержанно, удивлённо, а дальше: «Звонила. Какая-то женщина сидит у вас…»
У него измученный вид, небрит, под глазами тёмные круги. Похоронил мать! Одно дело, когда готовишься к этому неизбежному, другое, когда оно совершилось.
Взглянув на часы, Багмут спрашивает, нет ли у меня желания до того, как он заберёт Руслана домой, пройтись немного.
— Половина седьмого? Поздновато, но немного, пожалуй, можно, — соглашаюсь.
— Дома вы когда спать ложитесь?
— Когда придётся.
— А Руслан?
— Ровно в десять.
Трофим Иларионович просит рассказать о сыне то, что, как догадывается, я в своих письмах скрывала.
— Видите ли, — замялась я.
Моё замешательство вызвало у Багмута улыбку.
— Если б за четыре с лишним месяца Руслан на самом деле ничего не натворил, то вас можно было бы причислить к лику святых. Для того, чтобы он получил ту самую пятёрку, вам пришлось немало вытерпеть. Не взыщите, — разводит он руками. — Сами обрекли себя на такие муки.