Я вас жду
Шрифт:
— Недобрый он, скажу вам, человек, — кивает на дверь Дидусь.
Стучу.
— Войдите.
Роковая случайность, вот уж, право, ирония судьбы! Моего бывшего начальника не узнать: уж больно его разнесло…
— Галина Платоновна?! Троян?! — восклицает Пересада с деланным удивлением. Он небрежным движением отодвигает от себя повестку, которую кладу перед ним, и указывает на стул. — Садитесь, пожалуйста. Да-а, кто мог подумать, что встретимся именно здесь? Приятно и в то же время, сами понимаете, весьма прискорбно.
Пересада
— Да-а, положение… Согласно закону, Галочка, я обязан был немедленно отстранить… Но, поскольку я вас лично знаю, то, сами видите, на эту меру пресечения не пошёл.
— Весьма тронута.
Он не обращает внимания на мою иронию и доверительно продолжает:
— Скажу больше, истица, то есть мать пострадавшего школьника, у меня особой симпатии, между нами, конечно, говоря, не вызывает.
— Разве? Почему?
— Ни за что, ни про что человека на скамью подсудимых посадить старается.
Пересада приступает к составлению протокола. Доверительный тон, сочувственные вздохи…
— Галина Платоновна, скажите, пожалуйста… Вам было известно, что газосварочный аппарат ТГ-2,25 работает на карбиде?
— Допустим.
— И если в бочку, где находится карбид, налить воду, то от этого соединения вырабатывается ацетиленовый газ, вам тоже, надеюсь, было известно? А может, не знали? Подумайте, я вас не тороплю. От вашего ответа зависит… Может, всё-таки не знали?
— Нет, знала.
Недовольный и глубокий вздох.
— Так-так… А бочка была большая? На двести, сто литров?
— Бочоночек.
— На сколько литров? Примерно, Галочка.
— Не знаю, спросите у Дидуся, — киваю головой на дверь. — Он специалист по «литрам».
Смеётся, трясётся весь. Жидкий какой-то, рыхлый, размытый, зато добрейшей души человек! Нет, это не Пересада, которого относительно недавно знала!
— Галочка, войдите в положение… В протоколы шутки, какими бы они остроумными ни были, не заносятся. Итак, на сколько литров?
— Я сказала, не знаю.
Пересада поднимается и начинает ходить туда-сюда по кабинету. Затем, вдоволь нафыркавшись, грузно опускается на стул.
— Галочка, я хочу вам помочь, поэтому прошу вас быть предельно искренней. Итак, вы, организатор внеклассной работы, покинули строительную площадку, оставили пьяного сварщика, детей. Так?
Не могу же я сказать, что со школьниками осталась Оксана.
— Я действительно уходила, но сварщик не был пьян.
— Не был?! А это что? Читайте… — Пересада придвигает ко мне протокол допроса, подписанный Дидусем, который признаёт, что находился в пьяном состоянии.
— Куда вы уходили?
— В школу. На урок.
— До урока у вас оставалось полтора часа, а
— Заходила на почту.
— Га-лоч-ка, я хочу вам помочь. Зачем же?..
— Товариш Пересада, я сказала вам правду.
Он хохочет, трясётся.
— Ну и шутница! Чего это вдруг вас потянуло на почту? В Сулумиевке, по-моему, есть почтальон, доставляющий корреспонденцию на дом.
— Сведения у вас правильные.
— Вы не ответили на вопрос, Галочка.
— И не отвечу, — бросаю с вызовом. — «Чего вдруг потянуло…» Это моё личное дело.
— Нет, не личное, — усмехается Пересада. — Вопрос, Галочка, имеет прямое отношение к составу преступления. Только, пожалуйста, не пугайтесь.
Вся дрожу от негодования: что ж у него получается? Учительница, трусиха, умышленно оставляет детей на произвол судьбы…
— Галочка, почему молчите? Странно, не узнаю вас, не узнаю.
— Думаю о том, что вы ни капельки не изменились — людям не верите.
— Как вы смеете?! — срывается он вдруг с места, весь багровый.
Дня через два я уже сидела перед другим следователем. Здесь погода царила совсем иная — «облачная с прояснением». Тучи, правда, долго не рассеивались. ЧП на стройке отняло у нас много сил, времени, зато послужило весьма поучительным уроком.
Прикрыв настольную лампу газетой, чтобы не мешать Оксане уснуть, записываю по свежим следам событий.
— Галка, иди спать! — третий раз напоминает мне Кулик, хотя у неё самой голос не очень-то сонный. — Галка…
Она не уехала. Более того, вместе с другими встречала профессора Багмута.
К станции Каменск «рафик» подкатил минут за сорок до прибытия поезда. Мы оставались в машине, в тепле, так как на улице бушевала снежная буря. Король Лир вышел покурить, Руслан и Недилько, сидя на передних сиденьях, рассуждали о каком-то новом открытии науки, мы же с Оксаной молча то и дело дышали на обледеневшее стекло, пальцами протирая окошки, хотя заранее знали, что, кроме густой мглы, ничего не увидим.
— Жуткая погода. Поезд может застрять где-то в пути» — подала наконец голос Оксана.
— Как так? Не самолёт, — отозвалась я, думая совершенно о другом.
О том, что вот сейчас мы, две подруги, молчим от неловкости, дуем на обледеневшее стекло… А ведь у каждой из нас на уме один и тот же человек, который, сидя в тёплом вагоне, тревожится, как добраться из Каменска в Сулумиевку в такую пургу. Ведь он не знает, что его с нетерпением ждут на станции.
— Да-а-а, надо быть профессором, чтобы тебе воздали такие почести, — заметил шутя Недилько, когда я из школьной теплицы занесла в «рафик» свежие каллы.