Я вас жду
Шрифт:
— Какие же муки! Мне с Русланом хорошо, славный он мальчик и вовсе не «трудный». Обыкновенный живой мальчишка. У нас «на кратер» его ни разу не сажали.
— Кратер?! Что же это такое? — свёл он брови.
— Так у нас дети называют переднюю парту, где находятся под бдительным оком учителя.
— Выдумщики! — восхищается профессор.
Входим в сквер, гуляем по запорошенной снегом дорожке, и я, сама не желая этого, рассказываю о побеге Руслана в Одессу. Тут же спешу добавить: об этом в Сулумиевке, кроме меня
Багмут слушает, поглядывая на медленно падающие снежинки. Когда умолкаю, он ещё долго продолжает шагать в глубоком молчании. А у меня где-то в закоулках мозга вызревает мысль: «Сейчас спрошу о даме! Сейчас…»
— Мне нравится ваш директор, Галина Платоновна, — берёт он вдруг мою руку в свою. — Судя по вашим рассказам и письмам, Павел Власович думающий педагог. Знаете, он мне напоминает… Макаренко, Сухомлинского, да, да, именно их. — Багмут вновь умолк, прошёл ещё немного, затем продолжал: — Исследовательские институты, кафедры, обобщение опыта — прекрасно, крайне нужно, но корни педагогики всё-таки по-настоящему развиваются, растут непосредственно у родника, питаются его живительной влагой.
Профессор так искренне (даже с некоторой завистью) произносит последние слова, что физически ощущаю свежесть родниковой воды. «Трофим Иларионович, — хочется мне сказать ему. — Кто вам не даёт спуститься с Олимпа на землю, к роднику? Пожалуйста, переезжайте в Сулумиевку. Запакуйте чемоданы и быть по сему».
— Павел Власович вызывал к себе нашего блудного сына, когда вы его приволокли из Одессы?
— Разумеется, — отвечаю и рассказываю о том, как Руслан признал свою ошибку.
— Хорошо, очень хорошо, — восхищается Трофим Иларионович педагогическим тактом нашего директора. — А вы? Вы, Галина Платоновна, иногда напоминаете Руслану?
— Нет, поговорили и на том забыли.
Он подносит мою руку к своим губам.
— Спасибо за то, что вы такая…
Беседуем ещё минут десять, и Трофим Иларионович спохватывается: восемь часов!
— Нам пора. Идёмте. Забираю у вас, Галина Платоновна, сына и благодарю…
Не хочется, так не хочется уходить, что с трудом отрываюсь от скамейки, ну будто приросла к ней. Но ничего не поделаешь, не могу же я сказать: «Давайте посидим ещё немножко!»
Останавливаюсь. «Он сказал, что забирает Руслана? Не почудилось ли мне? Нет-нет, не может быть!..»
— А кто она? — радуюсь собственной смелости.
— О ком вы, Галина Платоновна?
Положеньице! Я явно переборщила.
— А та, что у вас дома, у телефона дежурит?
Сейчас, думаю, он укажет мне моё место: «Галина Платоновна, не слишком ли?..» Боже мои, что я натворила! Чувствую, как холод растекается по жилам.
Однако Багмут прощает мне дерзость:
— Ах, вы вот о ком! Вера Максимовна — старшая дочь товарища Шамо, нашего проректора.
«Ясно, — делаю скоропалительный
— Вера Максимовна буквально на днях вернулась с мужем и детьми из Индии. Они там пробыли более трёх лет. Узнав о моём положении, Вера Максимовна решила мне помочь: временно приютить Руслана у себя…
— Временно?.. Пока Руслан вырастет или пока женитесь?
Вопрос поставлен так, что любой отчитал бы меня, в крайнем случае заметил: «Пожалуйста, будьте покорректней», но Багмут и на этот раз только вскинул удивлённо брови и дружелюбно усмехнулся:
— Я, Галина Платоновна, и так перед вами в большом долгу. Я о вас думаю.
— Спасибо, Трофим Иларионович. Переводить ученика во время учебного года из школы в школу я бы не рекомендовала, — не даю ему опомниться. — Скажите прямо, может быть, я упускаю что-то в воспитании мальчика?
— Что вы! — запротестовал он. — Галина Платоновна, как вы могли такое подумать? Помните, Руслан вышел из такси вслед за вами?..
— Почему же вы решили пренебречь его мнением и не спрашиваете, где ему хочется быть — в Сулумиевке или у Веры Максимовны?
— Галина Платоновна, поймите меня правильно. Я не могу, не имею морального права взваливать на вас такую тяжесть, — сказал он, виновато взглянув на меня.
— Но ведь я не жаловалась.
— Вы не из тех, кто жалуется. Потом… я… отец, Галина Платоновна, и хотел бы, чтобы он был чаще со мной.
— А вы его навещайте почаще. Одиннадцать часов пути — и он с вами.
Профессор от неловкости пожал плечами:
— Пожалуй…
Мы бы начали спектакль вовремя, но случилось непредвиденное: король застрял в пути — забарахлил мотор. Чихал, чихал и совсем заглох. От сахарного завода, откуда Алексей Остапчук возил на ферму жом, километров сорок с гаком. Пока додумался позвонить в правление колхоза и сообщить, что стряслось, пока выслали другую машину для отбуксировки, пока машину притащили в Сулумиевку…
Мечусь, как вспугнутый заяц, туда-сюда, от волнения сосёт под ложечкой. А зал неистовствует. Приходится то и дело высовывать голову из-за занавеса и объявлять: «Ти-ше! Через пять минут начнём!»
— Король не появлялся? — влетаю в четвёртый класс, где сидят драмкружковцы.
В ответ — коллективный вздох.
Вдруг пронзительное, радостное восклицание:
— И-де-е-т! Король…
Явился. С Алексея пот льёт ручьями. Устало усмехаясь, он беспрерывно вытирает платком лоб, затылок.
— Совсем совесть потерял! — набрасывается на него Корделия.
— Надо же, — возмущается Глостер.
— Ты что, левую ходку делал или, может, жом в британский лагерь возил? — съедаю его глазами.