Я, Вергилий
Шрифт:
Не скажу, что она нужна была Галлу из-за своего ума — это было видно по тому, как его пальцы поглаживали бедро девушки, пока он знакомил нас. Но он, несомненно, был готов обращаться с ней как с равной по интеллекту, и это поразило меня.
— Киферида почти твоя соседка, Вергилий, — сказал он. — Она из Равенны [115] .
— Ну, тогда мы вряд ли соседи, — улыбнулся я. — Но я бы никогда не подумал, что в этой области Италии может быть много греков.
Киферида засмеялась.
115
Равенна — основанный этрусками и
— Это всего лишь моё сценическое имя, — пояснила она. — На самом деле я обыкновенная Волюмния.
— Так уж и обыкновенная, — возразил я, и её лицо осветилось ослепительной улыбкой.
— Ты сказал, что твой друг не любит женщин, — обратилась она к Галлу. Тот смутился и покраснел, и она вновь повернулась ко мне: — Как тебе понравилось представление?
— О, Вергилий — серьёзный учёный, — пришёл в себя Галл. — Он не позволяет себе наслаждаться. Я считаю, что ты была великолепна.
— Да ладно тебе, — сказал я. — Я совсем не такой чопорный. Мне очень понравилось.
— Врёшь. Я наблюдал за тобой. Ты сидел так, словно у тебя кочерга в заду.
Киферида засмеялась, видя моё замешательство, и положила ладонь мне на руку.
— Неважно, — сказала она. — Не всем это по вкусу. Я сама не в восторге, но мне надо есть. Кстати, насчёт еды... — Она с улыбкой взглянула на Галла.
— Составишь нам компанию, Публий? — спросил Галл.
— Конечно составит, — ответила Киферида, прежде чем я успел извиниться за то, что мне уже пора. Левой рукой она подхватила мою правую, а правой обняла Галла за талию. — Даже серьёзные учёные должны есть. Куда пойдём?
— Я думал, может, зайдём в кабачок к Руфиону? Тут недалеко.
— Хорошо.
За винным погребком располагался маленький уединённый садик. Было видно, что Галла ждали — стол был уже накрыт и обед принесли так быстро, словно его заказали заранее. Я с интересом огляделся — для меня даже это было приключением. Как и большинство людей, которые могут себе это позволить, я предпочитал есть дома или у друзей. Питаться в трактирах, равно как и в постоялых дворах во время путешествия, было по меньшей мере рискованно, и лучше было этого избегать.
Однако этот кабачок оказался исключением. Еда была простой и свежей — никаких подозрительных соусов, забивающих вкус мяса, а холодная деревенская ветчина, сыр, салат и оливки — самые вкусные из всех, какие я когда-либо пробовал. Вино, конечно, тоже намного выше среднего.
— Руфион — вольноотпущенник моего отца, — объяснил мне Галл, когда я спросил его об этом. — Он знает, что ему будет, если он отравит сына и наследника своего бывшего господина. — И он подмигнул самому хозяину, суетившемуся с вином. На лице хозяина — он походил на испанца — расплылась широкая улыбка, и он закивал.
— Значит, тебе не понравился мим? — спросила Киферида.
— По мне, так это немножко... натуралистично, — ответил я.
Галл расхохотался.
— Натуралистично! — воскликнул он. — Да Цезарь у Лаберия получился чуть ли не евнухом.
— Но если считать Лаберия драматургом, то между ним и Аристофаном [116] разница небольшая, — заметила Киферида.
Должен признаться, что я был изумлён. Мимические актрисы обычно не обнаруживают знания классической греческой драмы. И тем более не выражают свои мысли так чётко.
116
Аристофан (ок. 445—386 до н.э.) — греческий поэт, выдающийся представитель древнегреческой комедии. Его произведения, полные юмора и сатиры, поднимали политические, социальные, педагогические и литературные проблемы своего времени. Его творчество
— Разве что в качестве, — сказал я.
— Ну естественно. — Она совсем по-птичьи сделала глоток вина. — Но по крайней мере, Лаберий служит той же главной цели.
— Какой же?
— Обратить внимание на безобразия. Вытащить их на свет, выставить на всеобщее обозрение. Поставить вопрос о правильности государственной политики. Всё это совершенно необходимо в здоровом обществе.
— Тебе не кажется, что ты немножко преувеличиваешь значение Лаберия?
Она посмотрела на меня в упор; я всегда тушуюсь, когда женщины так смотрят.
— Нет, не кажется. Неужели то, что мы делаем, не лучше — и не полезнее, — чем показывать скучные семейные комедии старика Менандра [117] ? Разве это не важно, что греческий театр потерял свою остроту, когда Филипп Македонский [118] уничтожил города-государства? Или что Аристофан написал свои лучшие пьесы до того, как в Афинах не стало свободы слова?
Мне становилось всё интереснее.
— Значит, ты считаешь, что политика — неотъемлемая часть драмы?
117
Менандр (342/341—293/290 до н.э.) — древнегреческий комедиограф. Его пьесы представляют собой своего рода «мещанскую комедию» — поэт изображает обыденную жизнь афинян, размеренное течение которой внезапно прерывает какая-либо случайность или необычное происшествие. Политические события эпохи в его комедиях не отражены, но дана социальная жизнь с её конфликтами.
118
Филипп Македонский (382—336 до н.э.) — с 355 года до н.э. царь Македонии, положил основу македонскому господству в Греции и создал предпосылки для учреждения мировой державы своего сына Александра. Проводил политику захвата соседних государств (Фракии, Фессалии и др.), чем положил конец греческой системе малых государств. Против него как врага демократической независимости и свободы Греции выступал Демосфен (знаменитые «филиппики»). Убит во время подготовки к войне с персами.
— Конечно. Политика и мораль [119] . А что ещё? Вспомни Софокла. И это не только в драме. Возьми любое другое искусство, в особенности поэзию...
До этого момента Галл слушал нас с улыбкой. Теперь он поднял руку.
— Ну, будет вам, — решительно сказал он. — Сейчас неподходящее время для интеллектуальных споров. Заткнитесь вы оба и доедайте свой обед.
Киферида легонько оттолкнула его подбородок.
— Варвар, — заявила она. — Типичный галл, правда, Вергилий?
119
Политика и мораль. Вспомни Софокла. — Софокл в своих пьесах высоко ставит нравственное начало своих героев. Глубоко любя свою родину, он воспевает Афины и их политическое устройство.
Я сам не заметил, как улыбнулся.
— Ты, наверно, и стихи тоже пишешь? — спросил я.
Киферида замотала головой, рот её был набит колбасой, ответила, проглотив.
— Слишком трудно. У меня полно хлопот и с чужими словами. Вот что мне на самом деле нравится, — она взяла кусочек латука, — так это играть в приличных пьесах, вместо того чтобы завлекать простаков и в девяти случаях из десяти заканчивать день на спине.
— Только в девяти? — сказал Галл. — Да разве кто-нибудь когда-нибудь слышал, чтобы в спектакле играла женщина? Я имею в виду, играла по-настоящему?