Я вернусь через тысячу лет
Шрифт:
Странно, почему людоеды не связали руки?
Однако двинуть руками тоже не удалось. Не двигались.
Видно, людоеды не такие уж дураки...
А при чем тут, собственно, людоеды? Ведь они – на Рите, а мы еще не прилетели...
Ага! Мы летим! Значит, надо просто расстегнуть ремни!
Теперь уже руки двигались. Они медленно, неуверенно расстегнули оба ремня, и я пошевелил ногами и повернулся на бок.
Это было такое блаженство, какого я не испытывал еще никогда. Просто
Почему-то я знал, что оно скоро кончится, а хотелось продлить его подольше. Хотелось провалиться в это блаженство, нежиться и плавать в нем.
Но что-то мешало.
Нет, нигде ничто не давило. Мешало что-то внутри.
Что же?
“Рута! – вдруг вспомнил я. – Как же Рута? Ведь ей, наверно, тоже хочется повернуться!”
Я открыл глаза. В каюте был полумрак. Как зимней ночью, перед рассветом.
Бирута лежала на спине – прямая, неподвижная.
Мне показалось, что она не дышит, и я испуганно приподнял голову.
В голове сейчас же отдалось какой-то пустой, звонкой болью. Но я успел услыхать дыхание Бируты. Правда, совсем легкое, совсем слабое.
Потом я снова лежал и чувствовал медленно просыпающуюся в груди жажду и думал о том, что надо спустить на пол ногу. Только одну ногу!
Это было невероятно, нечеловечески трудно. Но все-таки я ее спустил и коснулся пальцами пола.
Другая нога спускалась еще труднее. Вначале ее надо был подтащить к краю койки, потом перекинуть через него...
“Теперь – сесть!” – скомандовал я себе.
Я приподнял голову и снова почувствовал в ней звонкую пустую боль. Но опускать голову уже нельзя – тогда не сядешь Просто надо пересилить эту боль. Перебирая руками по краю койки, я приподнялся и сел.
И прислонился спиной к стене. Стена была теплая, приятная, даже какая-то ласковая. Сидеть бы так да сидеть!
Пить хотелось все сильнее. Жажда надвигалась, накатывалась волнами.
“Надо же освободить Руту!” – вспомнил я и качнулся вперед.
Но встать не удалось. И я чувствовал – не удастся. И тут же понял, что это, в общем-то, и не нужно. Ведь Бирута – совсем рядом.
Она дышала все так же легко, еле слышно. Но вот у нее дернулись пальцы рук, затем ноги. Потом вся она содрогнулась, и я понял, что ей мешают ремни.
Я нагнулся и расстегнул их.
Бирута, будто только этого и ждала, глубоко вздохнула и повернулась на бок. Хотелось поцеловать ее. Но для этого надо было встать. А я не мог.
Еще немного я посидел, глядя на сладко спящую Бируту и пытаясь вспомнить, где вода. Где-то близко должна быть вода.
Но так и не вспомнив, я повалился на свою койку и поднял ноги.
“Сейчас засну! – подумал я. – А спать нельзя. Ведь это нас будят на дежурство!”
Я
Нестерпимо хотелось пить. Я готов был закричать, завыть от жажды.
Но не было сил кричать. И не успел я – провалился в сладкую, непроглядную черноту.
2. “Пейте понемногу!”
— Сашка! – услышал я. – Сашка!
“Голос Руты! – пронеслось в мозгу, – Чепуха! Она еще спит! Это просто снится!”
– Сашка! – Я почувствовал легкое прикосновение к руке. “Это Рута! – опять подумал я. – Но она же спит!” И все-таки открыл глаза.
В каюте было почти светло. Рассеянный, мягкий, какой-то незаметный свет.
Бирута сидела на своей койке и глядела на меня.
Я улыбнулся.
Она тоже улыбнулась – неуверенно, робко, словно боялась, что губы не двинутся.
– Доброе утро, Рут!
– Это ты расстегнул мне ремни?.
– Что ты!
– А кто же?
– Господь бог. Больше некому.
– Значит, ты уже вставал?
– Кажется.
– Когда?
– Разве упомнишь?
– Нам пора дежурить, да?
– Видимо. Иначе бы не проснулись.
– А ты можешь сесть, Сашка?
– Наверно, могу.
Я стал медленно и трудно опускать с койки ногу. Как тогда, впервые.
Но неожиданно она опустилась легко и быстро. И другая нога – еще легче. И я сел – просто, без напряжения, будто обычным утром проснулся и сел.
И тут же снова почувствовал жажду.
И почувствовал, что могу теперь встать. Раньше – не мог, а сейчас – могу.
Я встал – и все закачалось перед глазами.
– Нельзя же так! – услышал я голос Бируты. – Нельзя же сразу!
Я лежал на полу, между койками, и Бирута протягивала мне руки.
Но почему-то я боялся ухватиться за них. Ухватился за свою койку и тяжело перевалился через ее край.
Теперь я снова лежал.
– Глупый! – Бирута улыбалась. – Забыл, как нас инструктировали? Не спешить! Только не спешить!
– Нас инструктировали с запасом. Инструктируют всегда с запасом.
– А ты хочешь на пределе? Когда можно будет – тебе скажут.
– Если бы я ждал, пока скажут – ты бы еще была пристегнута.
– Ну и что?
– Ты хочешь пить, Рут?
– Безумно!
– Где-то здесь должна быть вода...
– Астронавты Тарасовы! – услышали мы тихий голос из динамика над дверью. – Астронавты Тарасовы! Просыпайтесь! Пора!
Там, далеко, в рубке, помолчали. Что-то прошелестело перед микрофоном – то ли бумага, то ли пленка. Потом заговорили снова: