Я вернусь через тысячу лет
Шрифт:
– Сандро, нам все равно не обойтись без него. Когда будем делать блоки местной памяти для Юга.
– Значит, он к нам – на одну тему?
– А разве это плохо? Он будет потом отвозить эти киберы, управлять ими, принимать от них информацию... Ему прямой резон принять участие в их создании.
– Надо потолковать.
– Ну, вот вернемся – потолкуем...
В этой поездке я опять встретил Сумико – в Нефти, возле столовой, на бегу. Мы уже собирались улетать. Все поели и ждали меня на вертолетной площадке. А я обедал последним и из столовой почти бежал.
Она шла
Мы даже не поздоровались – почему-то забыли об этом. Мы просто глядели друг на друга – неподвижно и молча. Без улыбки. Мы как бы гладили друг друга взглядами.
Наконец Сумико спросила:
– Ты торопишься?
– Да.
– Тебя ждут?
– Да.
Я кивнул и понял, что она видела наш вертолет. Наверно, сама только что прилетела. Может, даже спросила у ребят, где я.
– Вы улетите сейчас?
– Сейчас.
– Когда же я теперь тебя увижу? Я молчал. Потом пожал плечами.
– Мы часто бываем в Нефти...
– Но ведь ты уйдешь в лабораторию!
– Да...
В эти минуты я совсем забыл про лабораторию.
– Ты вспоминал меня?
Нужно было бы сказать “нет”. Но я не смог. Она все равно поняла бы, что я лгу.
– Да.
– Я знала, что ты будешь меня вспоминать.
– Я тоже знал.
– Про меня?
– Да.
– Ты прав. Я вспоминала. Точнее – не забывала.
Мы несколько секунд молчали и не отрывали друг от друга взгляда.
Потом Сумико тихо, почти одними губами, без голоса сказала:
– Ну, вот и все...
Я не понял.
– Что – все?
Она робко, неуверенно улыбнулась.
– Иди, Сандро. Беги. И знай, что я всегда помню о тебе. Всегда!
Я прижал к губам ее маленькую, смуглую руку и зашагал прочь. Не мог говорить больше. Не потому, что некогда. Внутренне – не мог. Да и о чем говорить, когда главное сказано с первых слов и когда это главное – боль, от которой нет и не будет лекарства?
Если бы я знал тогда, что вижу ее в последний раз! Если бы знать наперед хоть что-то из своего будущего!.. Добьется ли этого когда-нибудь человек? Но останется ли он человеком, добившись этого?
Всю обратную дорогу из Нефти я думал о том, что было бы, если бы вдруг в нашу лабораторию, вместо этого неизвестного мне Ната О'Лири, пришла Сумико. О том, что было бы, если бы мы работали с ней рядом. Каждый день. С утра до вечера. Наверно, мы стали бы задерживаться по вечерам, чтобы доработать какие-то схемы. Это получалось бы само собой, стихийно, но неумолимо. Наверно, мы вместе возвращались бы на биолете по вечерам в Город. И оба сидели бы всю дорогу напряженные, натянутые, как струны, мучительно ожидая и боясь чего-то. Наверно, в конце концов мы не сдержались бы...
Нелепые, дикие, ни с чем несообразные мысли... Я очень хорошо понимал, что все это абсолютно, совершенно невозможно, нереально. Но, как больной, думал и думал о Сумико, не в силах переключиться на что-нибудь другое.
Уже перед самым Городом Грицько напомнил мне:
– Так
Я кивнул машинально и только потом понял, о чем была речь.
Из Города на космодром я летел один – мы с Бирутой все еще жили на корабле, – и чувствовал себя выжатым, обессиленным и каким-то ватным. Словно весь день таскал каменные глыбы, а потом кто-то бесшумно и безболезненно перебил мне все косточки до единой. Даже фаланги пальцев.
О Сумико я уже не думал. И, кажется, вообще ни о чем не думал.
...Нат О'Лири оказался громадным, рыжим, веснушчатым и улыбчивым. Лицо у него было таким широким и добродушным, улыбка – такой по-детски открытой, как будто он заранее видел в каждом близкого друга, родного брата, и готов был немедленно, сию секунду, обнять первого встречного и в порыве безудержной любви расплющить о свою могучую грудь.
– Разбираешься в киберах? – спросил я.
– Немного. С геологическими справляюсь.
– И променяешь поле на лабораторию?
– Так не навсегда ж! – Он растянул в безбрежной, добродушной улыбке толстые бледные губы. – Ты не был на Юге, Тарасов!.. Этим полуостровом заболевают, как на Земле – Арктикой... Хоть киберов туда забросить! Вернемся же мы! Надо готовить это возвращение! Вот и Амиров передает...
Вчера вечером передали по радио новую пленку Марата. Он сообщал, что после двух удачных “охот” на бычков ему стали доверять больше, и теперь он потихоньку подбивает старейшин племени обложить нас данью – из посуды и мяса – и прекратить войну. Старикам в племени ра эта идея вроде понравилась. А вот мне – не очень. Как-то противно чувствовать себя данником, хотя бы и понарошке. Как-то это унизительно. Можно все отдать – только на равных. Впрочем, Марату там виднее. Может, и будет толк от этой детской игры?
...Мы недолго выясняли отношения с Натом О'Лири. Он хотел у нас работать и мог работать. Это главное. Чего тут еще выяснять?
С пятым работником лаборатории я решил не спешить. Пятый должен быть специалистом – это уже ясно. Иначе у нас получится не киберлаборатория, а черт знает что. Только где его взять, этого пятого? Из большой бригады Заводского района? Из той, где Женька? Больше-то неоткуда.
Так и получилось – пятый появился оттуда. Точнее – не пятый, а пятая. Бойкая и остроумная, кудрявая и темнокожая Ружена Мусамба, родившаяся в Варшаве и выросшая на берегах Конго, пришла в нашу лабораторию уже тогда, когда нам дали помещение и когда мы втащили в это помещение первые ящики с деталями нашей собственной, лабораторной вычислительной машины.
Мы, отдыхая, сидели на этих ящиках, и Нат раскуривал короткую трубочку, когда по лестнице звонко процокали каблучки, и в дверях нашего большого, главного зала появилась точеная женская фигурка. Не в рабочем костюме – в коротком красном платье. Появилась – и застыла у входа.
Женщина оглядывала пустой, звонкий зал и нас в этом зале – оглядывала спокойно, деловито, совсем не робко. Не как гостья, а как новая хозяйка оглядывает предоставленную ей квартиру, из которой только что выехали другие жильцы.