Я вернусь! Неудачные каникулы
Шрифт:
— А отец? — спросил я. — Есть у тебя отец?
— Погиб на фронте, — сказал Карпис. — Мне было шесть лет, когда он приезжал в отпуск. Обнимал меня одной рукой — другая висела на перевязи. Борода у него была колючая, он редко брился. Песни любил фронтовые петь. А вообще-то мало я его помню.
— Я совсем не помню.
Тузик вдруг принялся опять яростно лаять. Может быть, его заинтересовал наш разговор и он пытался вмешаться.
— Вот проклятая собака! — сонно проговорил Марков.
Голубое
Когда я проснулся, Карписа в палатке не было. Может, он и не ложился? Поблизости слышались голоса; должно быть, все уже встали. Я быстро оделся и вышел из палатки. И сразу увидел озеро. Вон и та ива, на которой мы ночью сидели с Карписом. Ну и красота!..
Озеро было большое, сильно вытянутое и так ровно голубело, будто добросовестный маляр тщательно выкрасил дно озера голубой краской. Белые облака, горы и деревья отражались в воде. Слева зелёный полуостров длинным языком врезался в озеро, немного не достигая противоположного берега. Полуостров заканчивался высоким круглым холмом, похожим на солдатский шлем. Светло-зелёные лиственницы поднимались по его склонам. Казалось, что холм этот давным-давно поднялся прямо из озера, а потом чародейка природа перекинула к нему с берега мост, застелив его богатым ковром из трав и кустарников.
По берегам озера стояли камыши, забредали они и подальше от берега, то кучкой поднимались над водой, то тянулись цепочкой. В одном месте камыши росли правильным кругом, словно кто-то нарочно сплёл зелёную корзинку и пустил её плавать по воде.
Там, дальше, за камышами, берега озера окружал лес. Он стоял ровной стеной вдоль берега, взбирался на горы до самых вершин и, перевалив вершины, уходил по их склонам на другие горы, которые тянулись тут широкой беспрерывной грядой.
Я так загляделся на озеро и на горы, что обо всём забыл. Иван неслышно подошёл сзади и положил руку мне на плечо.
— Иди купайся, — сказал он. — Все купаются.
— А ты?
— Кашу варю.
Я вышел на берег. Далеко, почти на середине озера, виднелись четыре головы. Поплыть к ним? Нет. Не поплыву. Я наскоро искупался у берега и пошёл помогать Ивану.
Стол здесь стоял возле главной палатки под двумя большими и старыми берёзами, которые росли от одного корня. Одна берёза вытянулась прямо к небу, другая слегка отклонилась, чтобы дать простор гордой сестре. Зелёные ветви берёз нависли над палаткой и над столом, и сейчас от них падала густая длинная тень, лишь кое-где пробитая солнечными бликами.
— Это сейчас тут никто не живёт, тихо, — сказал Иван, нарезая толстыми ломтями хлеб, — а до революции тут была концессия — англичане работали, драгами добывали золото. Во время гражданской войны партизаны взорвали драгу. Когда погода ясная, сквозь воду видны затонувшие части машин.
— А где? Далеко от берега?
— Далеко. Почти на середине озера.
Марков первым выбрался из озера, оделся на берегу, подошёл к столу — загорелый,
— Здравствуй, Гарик, — приветливо сказал мне. — Долго спишь. Придётся вставать раньше.
— Это я только сегодня.
— И мы не будили тебя. Сегодня — гость, а завтра уже будешь хозяином.
Оказывается, здесь я буду вроде бы штатным дежурным: охранять лагерь и готовить еду.
А в маршруты ходить мне не придётся. В маршруты будут ходить без меня.
Иван почёсывался и хмуро косился на огромный муравейник, расположенный в нескольких метрах от палаток.
— Везде ползут эти муравьи… И в кашу лезут, и под рубашку…
— Надо облить бензином да сжечь, — сказал Жук. — Я давно говорю…
— Они раньше нас здесь поселились, — сказала Светлана. — Мы им, наверное, тоже мешаем.
— Нельзя их трогать, — сказал Карпис. — Будем мирно сосуществовать.
Он, прежде чем сесть за стол, позаботился о Тузике: наложил ему полную чашку каши, налил молока.
— На, Тузик, поешь, пойдёшь с нами в маршрут.
— Не пойдёт он с нами в маршрут, — мрачно сказал Марков. — Я его убью.
— Ты с ума сошёл! — вскинулась Светлана.
— Убью! — свирепо повторил Марков, что-то перекладывая в своей полевой сумке. — Я из-за него сегодня всю ночь не спал. Три раза из мешка вылезал, гонял его по лесу. Можно так? Не уговаривайте. Убью!
Тузик, опустив голову и повиливая длинным хвостом, подошёл к Маркову извиняться.
— Видишь, он сознаёт свою вину, — сказала Светлана. — Он больше не будет.
— У-у, шалопай! — сказал Марков и легонько пнул Тузика.
После завтрака пёс растянулся было на солнышке подремать. Но Марков не позволил. Подошёл и, схватив Тузика за шиворот, поставил на ноги.
— Ночью надо спать, — объяснил он. — А днём иди работай.
И Тузик, зевая, поплёлся в маршрут.
Мы с Иваном остались вдвоём. Иван погнал машину к озеру и поливал её из ведра. Я занялся посудой. Мыл в озере чашки и смотрел, как идут геологи.
Они то скрывались за деревьями, то опять показывались на какой-нибудь полянке. Светлана надела соломенную шляпу и в брюках и свитере, с этой соломенной шляпой на голове походила на кувшин с крышкой. Они с Марковым шли впереди остальных и, должно быть, разговаривали — Марков то и дело поворачивал к ней голову. Да, неплохо…
Неплохо шагать вот так, размеренно и неутомимо, с полевой сумкой на боку, по берегам озёр и речек, по болотам, горам, ледникам, пустыням, вглядываться в камни, читать тайны земли и раскрывать их людям. Всякому это доступно или нужен особый талант?
— Дождь будет, — вдруг сказал Иван.
— Да что ты, Иван, ни одной тучки нет.
— Тучки придут. Печёт сильно. И чайки орут.
Чайки, правда, беспокойно кричали, летая над озером.
— Ты посуду вымыл? — спросил Иван.
— Кончаю.