Я вернусь! Неудачные каникулы
Шрифт:
Марков с Вольфрамом сразу же ушли в горы — искать какие-то обнажения. Они ходили там до вечера. Мы за это время успели разбить палатки. Витька готовил ужин. Я сказал ему, что еду в другой отряд.
— Зря, — сказал Витька. — Я слышал разговор Маркова с Вольфрамом. Я бы ни за что не поехал.
К нам подошла Саша.
— Гарик, посмотри, какой закат! — восторженным голосом проговорила она. — Пойдём на горку, оттуда лучше видно.
Закат преотлично был виден и с поляны, но спорить с Сашей я не стал: у девчонок
Закат правда был необыкновенный. Солнце висело над лесом круглое, без всякого ореола, и ровного оранжевого цвета, как раскалённый уголь. А небо чисто голубело, без единого пятнышка, и казалось, что какой-то шутник волшебник прорезал в голубом шёлковом куполе круглое окно в другой, неведомый, оранжевый мир.
— Такая красота, даже говорить ничего не хочется! — сказала Саша.
Я пожал плечами. Не хочется, так молчи. Я ведь молчу. Но девчонки не очень-то умеют молчать.
— Как это получается, — задумчиво проговорила Саша, — что один человек вдруг полюбит другого человека… Вот полюбит, и всё…
У меня в груди что-то радостно трепыхнулось и замерло. Первый раз в жизни девчонка заговорила со мной о любви. Она смотрела на оранжевое солнце и ждала от меня каких-то особенных слов. Я старался вспомнить хоть одну красивую цитату из лекции «О дружбе, любви и товариществе», которую читал у нас в школе лектор, но, как назло, ничего не вспоминалось, и я только глупейшим образом улыбался. Хорошо, что Саша смотрела на солнце, а не на меня.
— И всё думаешь и думаешь об этом человеке, — задумчиво-сладким голосом продолжала Саша.
У меня в уме очень быстро составилось продолжение диалога. «Кто же этот человек?» — спрашиваю я. «Этот человек — ты, — говорит Саша. — Я полюбила тебя с первого взгляда». После этого опять придётся что-то сказать мне, но я абсолютно не представлял, что говорят в таких случаях. И потому я не пытался узнать, кто «этот человек».
— Да, — сказал я удивлённо, — всё время думаешь.
После этого мы долго молчали, стоя рядом в нашем зелёном убежище, и следили, как солнце спускается к горам. Оно спускалось быстро, вот раскалённый диск уже коснулся краем вершины горы.
— Ты знаешь, почему я поступила в геологоразведочный техникум?
— Чтобы стать киноактрисой, — сказал я.
Мне было досадно, что она уклонилась от более занимательной темы. Через какой-нибудь час я уеду. Я хотел увезти с собой воспоминание не только об этом закате, который мы смотрели вдвоём, но и о чистой, самоотверженной любви.
— Нет, — сказала Саша. — Потому что мне ещё в школе нравился один мальчишка. И он поступил в этот техникум. Павлик Лукашин…
Идиот! Это я подумал о себе в порядке самокритики. Мне хотелось немедленно убежать от Саши, но
Мы пришли как раз к ужину. Марков спешил ехать дальше, он обещал сегодня быть на Голубом озере.
— Хлеб вам будут привозить раз в неделю, — говорил он Вольфраму. — И почту тоже.
— Терпеть не могу чёрствый хлеб! — капризно проговорила Саша.
Я ей не сочувствовал. Я её ненавидел. Я злорадствовал, что ей придётся есть чёрствый хлеб.
— Мягкий геологам редко удаётся пробовать, — сурово сказал Марков.
Витька молчал — сердился на меня, что я согласился уехать.
— Готов, Гарик?
Это Марков.
— Готов.
Рюкзак у меня так и лежит в машине. Осталось самому запрыгнуть.
— Ну, счастливо.
Вольфрам крепко, по-мужски жмёт мне руку.
— В жизни не всегда удаётся делать то, что хочется, — говорит он.
— Ну да… Как там, в Якутии?
Вольфрам весело подмигивает мне:
— Нормально.
Подходит Витька:
— Ты ничего не забыл?
Заговорил всё-таки!
— Ничего.
— Жаль, что ты уезжаешь, — говорит Саша.
Ага! Теперь ей жаль…
Марков лезет ко мне в кузов. Мог бы ехать в кабине. Нет, лезет в кузов, чтобы мне не было скучно.
— Поехали, Иван!
Легко сказать — поехали. Совсем стемнело и ещё спустился туман, плотный, как слежавшийся снег. Ночь и туман. Как тут ехать? Иван потихонечку ткнулся в серую муть, которую фары машины едва могли пробить на несколько метров.
В машине полно мягкого, душистого сена. Два рюкзака. И два человека.
Иван уже выехал на дорогу. Но скорость не прибавляет. Или прибавил чуть-чуть. Полуторка ползёт, как трактор. Дорога идёт в гору.
— На горе не должно быть тумана, — говорит Марков, — на горе ветер разгоняет туман.
— Наверно, — соглашаюсь я, — на горе нет тумана.
Машина поднимается всё выше. В самом деле, туман редеет. Уже видно луну. Иван прибавляет скорость.
Свет фар теперь выхватывает у ночи порядочную полоску дороги. Мы опять спускаемся в долину, но тумана здесь нет. Какой-то зверёк вдруг выскакивает на светлую половину дороги и мчится впереди машины на своих тонких ножках.
— Заяц! — догадываюсь я.
— Молодой, любопытный, — отзывается Марков. — Свет привлекает. Тебя почему Гариком зовут? — спросил он. — Гриша ведь лучше.
— Не знаю, — сказал я. — С детства так. Я привык.
— Нравится тебе полевая жизнь?
— Я посуровей представлял.
— Бывает и посуровей. У геологов всякое бывает.
Чёрные степи лежат окрест. Далеко на горизонте горы чёрными зубцами врезаются в небо. Изредка в отдалении светятся яркие сигнальные огни буровых вышек.
— Вольфрам сказал — вы на Кубе были.