Я вещаю из гробницы
Шрифт:
Вернувшись в коридор второго этажа, я прошла по редко посещаемому северному крылу и миновала обитую байкой дверь, ведущую в фамильные апартаменты. Прямо напротив будуара Харриет, поддерживаемого отцом в первозданном состоянии, как очередная святыня в память о ней, располагалась комната Фели. За исключением комнаты Харриет это была самая большая спальня в Букшоу и самая роскошная.
Я постучала в дверь ногтем, чтобы убедиться, что путь свободен.
Если Фели там, если я перепутала ее голос с чьим-то другим, она сразу же отреагирует
Среди всех де Люсов у Фели больше всего развит инстинкт защиты своей территории, и она так же грозно оберегает свои владения, как Бог — рай.
Я снова постучала.
Ничего.
Я подергала дверь, и — о чудо из чудес — она открылась. Должно быть, Фели побежала вниз в такой спешке, что забыла об этом гаранте приватности.
Я тихо прикрыла дверь за собой и на цыпочках пересекла комнату. Теперь я находилась прямо над гостиной, и мне не хотелось, чтобы меня выдали звуки шагов. Вряд ли это могло случиться — Букшоу массивен, как какой-нибудь древний собор: высокие потолки, толстые полы, но, тем не менее, я не хотела споткнуться о ковер и проиграть всю игру.
Одно из чудес Букшоу, по крайней мере, в викторианские времена, заключалось в том, что камины, изначально оборудованные традиционными дымоходами, были переделаны в запатентованную регулирующую тягу систему. Благодаря хитроумному соединению воздухоотводных труб первого и второго этажей и примитивному клапану — на самом деле не более чем пластинке из кованого железа — обитатели дома были защищены от опасности отравления углекислым газом от угля, сгорающего на решетке камина, в случае, если вдруг какой-то дымоход будет заблокирован птичьим гнездом.
Я обнаружила эти клапана почти случайно, пока занималась исследованиями в своей лаборатории, пытаясь найти более эффективный, чем просто открытые окна, способ вентиляции помещения для избавления от отравляющих газов вроде цианида водорода и тому подобных, пока они не погубили мою плоть и кровь.
Эти железные пластины в задней части каждого камина, покрытые слоями сажи, с помощью небольшого усилия можно было открутить и снять.
Следовало бы принести что-нибудь, чтобы собрать сажу — старое покрывало или одеяло, но уже слишком поздно. Мне надо слышать разговор Фели с незнакомцем — первым посетителем Букшоу за несколько месяцев. Тема — наверняка ее свадьба, подробности которой по необъяснимым причинам держатся от меня в тайне. Я не хочу упустить ни слова.
Где-то я слышала, что трубочисты использует простыни, чтобы прикрыть мебель, и, по-моему, это ужасно удобно. Первым под руку мне подвернулось стеганое ватное одеяло Фели, я подняла его и стянула верхнюю простыню с кровати. Позже я заменю ее свежей.
Я расстелила простыню в холодном очаге, нырнула внутрь, как будто пролезала в низкую дверь, и выпрямилась.
А! Вот она — прямо у меня над головой. Забравшись на решетку, я с легкостью доберусь до винтов, удерживающих клапан на месте. Я
Снимая железные детали в каминах, важно помнить, что надо сохранять тишину, поскольку кирпич с удивительной эффективностью передает малейший звук.
Клапан отошел без сопротивления, и я осторожно опустила его на простыню.
Затем я взяла две воронки — большую, сделанную из олова, и маленькую стеклянную — и вставила носики в противоположные концы резинового шланга.
Я просунула большую воронку в новообразовавшееся отверстие и, орудуя шлангом как веревкой, медленно… осторожно… дюйм за дюймом… фут за футом… начала опускать ее все ниже.
Спустя целую вечность весь шланг оказался в дымоходе. Если мои расчеты верны, большая воронка должна быть сейчас на одном уровне с камином гостиной.
Я приложила маленькую воронку к уху как раз вовремя, чтобы услышать, как Фели говорит:
— Я думала, может быть, что-то из Элгара. «Прощание ангела». Это очень по-британски.
— Да, но слишком по-католически, не так ли? — ответил незнакомый голос. — Основано на стихах ренегата Ньюмена. Равносильно тому, чтобы исполнить «Аве Марию». Не хочу вкладывать неверные идеи в девичьи головы. Они все будут там. Все его обожали.
Вот оно что, я подслушиваю разговор между Фели и Альбертой Мун, преподавательницей музыки в школе Святой Агаты — Альбертой Мун, которая, по словам викария, будет в полном отчаянии от известия о гибели мистера Колликута. Они обсуждают не свадьбу Фели, а похороны мистера Колликута.
— Возможно, «Песнь Симеона Богоприимца», — предложила Фели. — «Ныне отпускаешь раба Твоего, Владыка, по слову Твоему, с миром». Он так часто исполнял ее на вечерне. Я подумала, что мы можем попросить мисс Танти исполнить ее соло.
Повисло ледяное молчание, казавшееся еще более холодным и долгим сквозь длинный шланг, с помощью которого я подслушивала.
— Нет, не думаю, мисс Офелия. Мисс Танти, будем искренни, его ненавидела.
За этими словами последовал сухой смешок.
Фели ответила что-то, что я не сумела разобрать, но, судя по интонации, она опечалилась. Я вытащила стеклянную воронку и воткнула резиновый конец себе прямо в ухо.
— …часто общалась с ней в школе до того, как она отошла от дел, — говорила мисс Мун. — …в те дни мы еще старались быть вежливы друг с другом.
Я забыла, что мисс Танти была предшественницей мисс Мун в Святой Агате.
— Как ни трудно вам в это поверить, наверное, это мой вынужденный долг проинформировать вас, что она испытывала к Криспину то, что мои девочки именуют «нежными чувствами».
Криспин? Ага! Она говорит о мистере Колликуте.
— О, не надо так изумленно на меня смотреть, Офелия. Разумеется, она достаточно стара и могла бы быть ему матерью, но никогда не стоит недооценивать напор сопрано, милочка.