Я вещаю из гробницы
Шрифт:
Шаг второй: намекни, что твое послание одновременно тайное и пикантное.
— Ну… — нерешительно протянула она.
— Я не хочу, чтобы меня кто-нибудь здесь видел, — сказала я, понижая голос и оглядываясь как будто в поиске подслушивающих.
— Входи, — скомандовала она, и мясистая рука из теней за дверью поманила меня в сумрак.
После яркого света улицы моим глазам потребовалось несколько секунд, чтобы адаптироваться к темноте, но когда я приспособилась, то обнаружила себя лицом к лицу с хозяйкой дома. Или по меньшей мере наполовину лицом к лицу. Вторая половина все еще скрывалась
Хотя время от времени мы встречались с миссис Баттл в деревне, но вблизи я никогда ее не видела и с ней не разговаривала. В действительности она выглядела больше, чем я припоминала, и была более краснолицей.
— Ну?
— На самом деле… — начала я, повторяя те же слова, что и раньше.
Слова «на самом деле», как и их родственники «откровенно говоря», должны сами по себе быть для людей знаком, что сейчас последует откровенная ложь, но почему-то это не так.
— На самом деле… — повторила я, — дело в моей сестре Фели. Офелии, имею в виду.
— Да?
Глаз в сумраке слегка расширился. Ага, отлично. Пока я ехала в деревню из Букшоу, я мысленно отрепетировала весь разговор.
Я переступила с ноги на ногу, бросая неловкие взгляды на темный коридор, как будто опасалась, что меня услышат.
— Она… она собирается замуж, видите ли… а кое-какие письма…
Однажды Даффи читала нам французский роман, где весь сюжет строился вокруг писем.
Я задержала дыхание и напряглась, чтобы заставить свое лицо покраснеть, хотя мои усилия наверняка пропали втуне в темноте.
— Мистер Колликут… — начала я объяснять.
— Письма, да? — сказала миссис Баттл. — Ясно. И ты хочешь их вернуть.
Опля!
Я закусила губу и кивнула.
— Сестре.
Я опять кивнула, пытаясь изобразить отчаяние.
— Очень мило, — сказала она. — Очень трогательно. Должно быть, ты ее любишь.
Я смахнула воображаемую слезу и долго вытирала палец о юбку.
Это сработало.
— Не то чтобы от этого был толк, — продолжила она, махнув рукой в сторону темной лестницы. — Полиция там уже хорошенько покопалась.
— О нет! — воскликнула я. — Фели просто умрет.
Произнося эти слова, я почувствовала что-то странное.
Никто ведь просто не умирает.
Например, мистер Колликут встретил свою смерть в руках парочки убийц — теперь я в этом уверена, и его в противогазе протащили (или противогаз надели позже?) по церковному кладбищу к исхоженной могиле Кассандры Коттлстоун, потом по влажному земляному туннелю и затем бросили в склепе давно умершего святого.
Ничего простого в этом нет.
— Перевернули все вверх тормашками, инспектор Хьюитт и его люди. И даже не потрудились навести порядок. Вся комната была в таком состоянии…
— Просто кошмар, — ввернула я.
— Ты читаешь мои мысли, — сказала она. — Просто кошмар.
Я предоставила нам возможность помолчать пару минут, чтобы мы ощутили связь как сестры по несчастью.
— Надеюсь, теперь вам лучше, — заговорила я. — Мисс Танти сказала мне, что вы просто святая, что регулярно отвозите ее к врачу. У вас такое большое сердце, мисс Баттл.
— Да. Раз уж ты так говоришь, то, полагаю, так и есть.
Никто, даже
— В тот день я маялась мигренью, — продолжила она без всяких поощрений. — Мне ужасно не хотелось ее подводить, но Флорри, моя племянница, предложила отвезти ее, поскольку она должна была приступить к работе только после полудня.
«Нет, Флорри, — сказал ей Криспин, то есть мистер Колликут. — Мне все равно надо поговорить с этой женщиной. Ты заслуживаешь полдня отдыха, а я вернусь задолго до полудня».
44
Любопытно, что из всех святых Флавия упоминает именно Франциска Сальского. Думается, что в этом есть некий скрытый смысл, ведь в 1923 году папа Пий XI провозгласил его покровителем журналистов и писателей, то бишь литературного отца Флавии Алана Брэдли.
— С этой женщиной? — переспросила я. — Он всегда называл мисс Танти «этой женщиной».
Глаза миссис Баттл обежали комнату и сосредоточились на мне.
— Нет, — ответила она, — не всегда.
Я задумалась, не это ли «довольно странное замечание» имел в виду викарий?
— Бог мой, должно быть, это такое беспокойство для вас и Флоренс, ваша машина пропала. Вместе с мистером Колликутом, конечно же.
— Машина никуда не девалась, — сказала она. — Он так и не сел в нее. Во всяком случае, далеко не уехал. Флорри нашла ее припаркованной перед церковью.
— Уфф, — сказала я скучающим голосом.
И вздохнула.
— Письма… — добавила я почти извиняющимся тоном.
Она махнула рукой в сторону лестницы.
— Первая дверь налево, — сказала она. — Наверху.
Я поймала себя на том, что медленно крадусь по лестнице, как будто мне дают очки за тишину, пусть даже четвертая и седьмая ступеньки жутко скрипят. Первая дверь слева оказалась настолько маленькой и располагалась так близко к лестнице, что я чуть не пропустила ее.
Я повернула фарфоровую ручку и вошла в спальню мистера Колликута.
Полагаю, я ожидала увидеть что-то просторное. Меня, привыкшую к спальням Букшоу размером со стадион, это крошечное пространство под скосами крыши шокировало. Такое впечатление, будто несколько футов чердака пришлось превратить в еще одну спальню, а потом никто не позаботился вернуть все в прежний вид. Довольно своеобразная комната.
И что за комната!
Она чуть не лопалась от изобилия органных труб. Словно крысы в «Гамельнском крысолове», они были повсюду: огромные трубы, маленькие трубы, тонкие трубы, толстые трубы, коричневые трубы, черные трубы, серые трубы, желтовато-коричневые трубы, серьезные старые работяги, веселые юные шалуны, отцы, матери, дяди — лабиринт из труб и цилиндров. Подставки с клапанами, будто говяжьи ребра в окне лавки мясника, и на каждом на диске из слоновой кости выгравировано название: труба, гемсхорн, скрипка, флейта, рорфлёте, бурдон и другие. В угол под покатым потолком втиснулась жалкая крошечная кроватка, аккуратно застеленная.