Я здесь...
Шрифт:
— Это кто? — мягко осведомляется Влад, но я чувствую, как нелегко ему такой тон дается.
— Это? Да так… — мнусь. Реально: кто это? Парнишка, у которого я однажды ночевала и имела неосторожность нежно втюриться. И которого видела три раза в жизни.
***
Весь фильм откровенно зеваю.
Я не люблю сопливые мелодрамы. Но ведь Влад хотел угодить. Угодить, как угождают стереотипной насквозь фальшивой девушке, что восторженно заглядывает в рот
На экране крупным планом показывают целующихся героев, а я бешусь. Я злюсь и на Владика, и на себя. Чью-то чужую жизнь я сейчас пытаюсь захапать и прожить. Чей-то чужой первый поцелуй пережила сегодня, а своего собственного лишилась. Еще и платье это… Тошнит.
С первыми титрами мы поднимаемся с мягких сидений, в гардеробе Влад помогает мне влезть в пальто. На пути к выходу замечаю наше отражение в зеркальной тумбе: а пара-то ослепительная. Оба высокие, стройные, строго одетые… Только девушка ненастоящая, напряженная, словно манекен в маминой вещевой палатке.
А впереди в шумной стае маленьких пигалиц, своих ровесниц, шагает Сид и держит за руку красноволосую девочку. А я еще крепче сжимаю руку Влада.
Глава 20
Теперь у меня есть парень. Ну, с ума сойти можно. Мама прожужжала все уши своим подругам — как же приятно осознавать, что нелюдимая трудная дочь, хоть и с опозданием, влилась наконец в социум и снова всех сделала. Еще бы: мальчик-то воспитанный и милый, и из хорошей семьи!
На самом деле особых изменений не произошло, разве что Владик перебрался за мою парту, сопровождает меня в буфет, на перекуры, до дома… И душно целует при любом удобном случае. А я научилась терпеть: закрываю глаза и считаю в уме. Девять, десять — и он отлипает. Он уверен — мне это нравится. В его жизни вообще нет места метаниям и сомнениям на свой счет.
Все девочки на потоке меня прибить готовы и пускают разнообразные слухи. Я теперь сатанистка, наркоманка, суицидница, а еще успела сделать пять абортов, когда училась в школе.
Живем дальше.
В преддверии седьмого ноября Влад пропустил занятия — свалил куда-то с родителями на все предстоящие по случаю праздника выходные.
В универе я сегодня одна, но ни капельки от этого не страдаю — строчу лекции, далеко вытянув под партой ноги, и задыхаюсь от крутости нашего «логика». На душе свобода, есть желание творить анархию. Хочется увидеть кое-кого родного и дурного на всю голову, того, кто вечно пинками выталкивал меня из зоны комфорта, того, кто сейчас в большой беде.
После занятий собираю манатки и лечу на остановку. Матерясь на одной ноге в переполненном транспорте, с тремя пересадками добираюсь до пригорода. Грязь тут непролазная, но танки ее не боятся. Иду вдоль железнодорожной насыпи по единственной улице, ломлюсь в калитку перекошенного частного домика, который Светка вот уже почти три года снимает.
В сенях избавляюсь
— Ликуся! — орет Светка.
— С наступающим! С днем Великой Октябрьской Социалистической революции! — воплю я.
Мы усаживаемся за стол и обе улыбаемся во все тридцать два зуба.
— Портвейна хочешь? Я тебя чаем поддержу! — предлагает Светка.
На ней огромные шерстяные носки, растянутая футболка, лицо осунулось. Но в глазах смирение и спокойствие. Божественный свет. Сразу видно: будущая мать. Даже неловко становится.
Она наливает мне стаканчик, себе наполняет кипятком огромную пиалу, садится напротив и подпирает ладонями щеки:
— Ну, как жизнь молодая? На личном фронте без перемен?
Ага, как же. У меня же теперь есть парень. Мажор. Из состоятельной семьи. Краси-и-ивый… Попробуйте, заткните меня кто-нибудь, когда я хвастаюсь.
Светка ржет как лошадь.
— А ты, Лик, совсем не промах!
— А ты сомневалась? — Портвейн согревает внутренности, развязывает язык.
За окном в палисаднике пестрят яркими пятнами поздние вымерзшие цветы, в газовой горелке гудит пламя… Тут уютно.
Вот есть же в этом мире люди, с которыми уютно просто находиться рядом, просто молчать. Я встречала только двоих.
— Свет, ну а ты как? — Я заглядываю ей в лицо.
Она улыбается:
— А мы с Кидисом после праздников идем заявление подавать…
Она не может сдержать смеха, а я визга.
— Поздравляю! Как же ты уломала его, мать?
— А и не пришлось. Поплакала у тебя тогда и решила: пусть все будет как будет. На аборт надо было решаться слишком уж быстро, побоялась. Ну, думаю, за девять месяцев все как-нибудь, да устаканится. Примерно тогда же на одной вписке с Кидисом и пересеклась. Ну и созналась ему. А он предложение сделал…
Я не верю в любовь до гроба, но снова счастлива так, что хочется кричать. Вот это жизнь: вроде все вокруг и грязно, и промозгло, и муторно, а все равно похоже на сказку.
***
Я одна уговорила почти бутылку, на улице уже темнота — хоть глаз коли, а мне еще предстоит ехать назад. Мама за такое уж точно по головке не погладит.
Нехотя встаю и собираюсь домой. Уже застегнув в сенях косуху, спохватываюсь:
— Свет, а что это за кадр такой в вашей тусовке? Погоняло у него — Сид…
— Сид? — быстро переспрашивает она и хмурится. — Дружок Кидиса. На всю голову припудренный, да еще и нарик. Но для этого дела сгодится.
Ага. Вон даже как…
— Да я просто так спросила, ничего плохого не подумай, — пускаюсь в пьяные оправдания, но Светка улыбается.
— А я просто так ответила. Развлекайся.
Трясусь в старом гудящем троллейбусе, который, скользя рогами по проводам, катится через осеннюю мглу.
Развлечешься теперь. Когда узнала такое.
Глава 21