Я же бать, или Как найти мать
Шрифт:
— Уже можно, Танечка. Со вчерашнего дня все тихо и спокойно, а раз тут мне больше не светит ничего хорошего, то и не вижу смысла спать на вонючем диване и мыться водичкой из тазика.
— Хорошо. Я соберу сейчас вещи. А билеты уже куплены?
— Чтобы я еще раз поехал на поезде? Обойдешься. Поедем на машине, быстрее будет. Тима, ко мне, — хлопая ладонью по ноге, зло бросает Паша и выходит из кухни.
Словами он в данном случае точно не разбрасывался. Не прошло и часа, как Паша занес все вещи в машину и не говоря ни слова, мы выехали из деревни.
Глава 30
За
— Ну, пожалуйста, Машенька. Ну чуть-чуть. Если сейчас не помочишься или не сделаешь кучку, кроме брокколи больше ничего не получишь.
Сказал, как отрезал, только на Машу это никак не повлияло, все, что она делала сидя на горшке-это рассматривала своего отчаявшегося папу и параллельно сосала пальчики. В какой-то момент я поняла, что он реально в отчаянии, это не напускное, он реально устал. Подхожу ближе и опускаюсь рядом с ним на пол. Паша тут же поднимает голову, смотрит на меня несколько секунд и глубоко вдохнув, дальше опускает голову на ничего непонимающую Машу.
— Паш, — кладу руку на его плечо и немного поглаживаю. — Всему свое время, понимаешь. Она еще очень маленькая. Ну посмотри на нее, ей уже сидеть надоело, она хочет слезть с этого дурацкого горшка. Не может она столько неподвижно на нем сидеть.
— Если бы я всякий раз сдавался, когда мне было тяжело или что-то не получалось, то сейчас я бы сидел не на персидском ковре, а на траве в какой-нибудь деревне.
— Ты меня совершенно не слушаешь. Это разные вещи. Просто к горшку надо приучать чуть позже. Маленькая она еще и ножки ей тоже не надо выпрямлять, нормальные они у нее. Нормальные, — смотрю в его голубые глаза и улыбаюсь. — И вообще она красавица.
— Так есть в кого, — выдает Паша.
— Ну да, сам себя не похвалишь и другие не похвалят.
Приподнимаюсь и беру недовольного щекастика на руки. Усаживаю Машу себе на колени и Паша тут же делает такое же недовольное лицо.
— Ну что опять?
— Ничего.
Не знаю, что там ничего, но смотрит он на меня так жалобно, что мне невольно хочется его обнять.
— Погладь меня. Вот ты начала с плеча, будь добра, продолжи дальше.
— Паш, ну ты опять?
— Погладь, — настаивает он.
— Это все не серьезно. Ты снова ведёшь себя как подросток.
— А что серьезно? То, что смотришь на меня, когда думаешь, что я не вижу? Любуешься в тихушку, а признаться не можешь? Ну и кто из нас подросток? — резко поднимаясь с пола, бросает Паша. —
Ударяет ногой горшок и идёт к двери, попутно кидая:
— У этого горшка плохая аура.
— И не только у него, — добавляю я напоследок, прижимая к себе Машу.
Вдыхаю детский, ни с чем несравнимый, запах и почему-то хочется расплакаться, словно мне пять лет.
— Ну вот зачем твоя мама повелась на чьи-то доводы? А, Машка? Я не коза, а самая настоящая овца. Овца, да? — целую любимые щеки, сжимая в руке Машины пальчики и мысленно заставляю себя сказать Паше правду. Ну чего я жду, черт возьми. — Папа поймет. Обязательно поймет, да, булочка? А может и поможет. Пойдем сделаем что-нибудь приятное папе.
* * *
Приятное, да и вообще что-либо сделать не получилось. Меркулов просто сбежал. Что самое удивительное, он не ночевал дома и даже утром не вернулся. Не погулял с собакой, не приехал на обед. Звонки скидывает, охрана молчит. И только поздним вечером появился дома с расстёгнутой рубашкой, взъерошенными волосами и стойким запахом перегара. В одной руке большой пакет с детской эмблемой, в другой бутылка минеральной воды. Прошел как ни в чем не бывало в спальню и начал доставать из кроватки Машу.
— Что ты делаешь?!
— Достаю свою дочь из кроватки.
— Зачем?
— Чтобы надеть на нее платье. Оказывается, для семимесячных детей есть платья. С ума сойти. Я выбрал розовое. Девчонка же всё-таки. Сфотографируешь нас? Я хочу фотосессию, где она в этом нежно-розовом ужасе у меня на коленях.
— Хватит. Тебе нужно принять душ и лечь спать.
— Отвали, Таня. Сейчас договоришься и я вышвырну тебя из дома без копейки в кармане, а на прощание сдам тебя ментам. Чего смотришь своими ведьмовсковскими глазами? Либо ты помогаешь мне напялить это розовое безобразие, или вали отсюда.
— Маша хочет спать.
— Я сам разберусь, чего хочет МОЯ дочь! Ясно?
Паша кладет ничего непонимающую Машу на пеленальный столик, и принимается надевать на нее купленное платье. Видимо я на пару с ним схожу с ума, потому что тянусь к нему и помогаю натянуть на нашу дочь совершенно не нужную вещь.
— Фотографируй, Таня, — достает из кармана брюк телефон и тычет мне в руку.
Удивительная вещь, как только Паша берет на руки Машу и сажает к себе на колени, та, несмотря на то, что папаша потревожил ее крепкий сон, начинает улыбаться. А я как завороженная начинаю фотографировать эту парочку.
— Вот теперь можно и в душ, — передает мне Машу в руки и щелкает меня по носу. — У меня к тебе один единственный вопрос: что мне нужно сделать, чтобы ты перестала маяться дурью и ломаться как подросток?
— Для начала принять душ, потом выпить таблетку и лечь спать.
— А потом?
— Стать Дедом Морозом, — ляпаю от балды какую-то чушь и выхожу вместе с Машей из спальни.
* * *
Утро субботы началось как нельзя лучше. После вчерашнего, Паша, к моему удивлению, выглядел бодрым, вдохновленным и что самое странное-веселым. Он был вежлив и учтив, что совершенно не проявлялось в нем ранее. И все было хорошо, правда до тех пор, пока в доме не появилась женщина лет тридцати.