Я знаю, что видел
Шрифт:
Разумнее всего сейчас найти сухое местечко в парке или под мостом, ну или шагать всю ночь, не останавливаясь, до самого рассвета, и только затем поспать. Полночи уже прошло. Адреналин уходит из тела, уступая место другим химическим веществам, стимулирующим сон. Проходя мимо темно-синей металлической стойки со стопкой бесплатных газет, на ходу подхватываю четыре газеты «Метро».
Побродив по району Элефант-энд-Касл, сажусь на автобус; водитель делает вид, что меня не замечает. В автобусе буквально пара пассажиров, каждый из них в коконе собственной жизни – в несчастье или радости. Левый глаз все еще видит плохо и начинает жечь. Прижимаюсь легонько
Плана, куда ехать, у меня нет, и я постепенно проваливаюсь в сон. Автобус подпрыгивает на кочке, и меня перебрасывает из состояния сна в какое-то иное забытье – я снова вижу тот дом и убитую женщину. И себя рядом с ней.
Ночь кружит вокруг меня. Боль, дождь, усталость. Подступает тошнота, и я еле сдерживаюсь, чтобы меня не вывернуло. Надо поскорее где-то приземлиться. Отдохнуть. Нажимаю на кнопку – один раз, другой, третий, чтобы водитель остановился, но он все едет и едет. «Да высади же меня наконец», – кричу я. Он смотрит на меня в зеркало и затем все же останавливается, чтобы я сошел.
Нахожу дверь, налегаю на нее всем весом. Насколько же велика пропасть между действием и бездействием! Вижу перед собой ее лицо – застывшее, как тогда. Обездвиженное. Сделай я что-нибудь, и она бы жила, вот только жил бы тогда я? Или он, жил бы он?
В моем укромном прибежище прямо на колени с потолка капает вода, и это меня бесит. Развожу ноги в стороны, но тогда вода падает на плитку. Ритм капель начинает меня успокаивать, и я вхожу в подобие транса. Сон мягкими лапами обнимает меня, и я отключаюсь.
Глава шестая
Среда
Раз в месяц, по пятницам, папа, будучи физиком, усаживал нас за стол и предлагал случайную тему на обсуждение. Сам он просто слушал или иногда модерировал, а в конце вручал приз за лучшие идеи. Ответы не важны, предупреждал он. Важно – думать. Призы по нынешним меркам были не слишком увлекательными: например, модель самолета для склейки или небольшой электромотор с электрической цепью. Только однажды попался скейтборд, что вызвало у проигравшей стороны бурю негодования. Но в целом наши призы, как любые призы, служили символами, подтверждающими превосходство одного над другим.
Из нас двоих гением был Рори. Я любил покрасоваться, притворялся. А его мозг работал бесподобно. У меня в голове все инструменты располагались на своих местах, но музыки, как у него, не получалось. Папа, хоть и любил нас обоих, еще больше любил совершенство и абсолютную чистоту. Он любил математику. И когда он видел счетные задачи, то через них ему в особенном виде являлась Вселенная; мне такое было недоступно, а Рори – да. Рори был чистым гением. Но он был младше меня, поэтому поначалу мне удавалось как-то оттенять проявления его гениальности. Помню, как всеми силами я стремился сдержать его, чтобы оставить себе хоть небольшой шанс на приз. Или на любовь.
Парадокс Ферми: именно он, как мне сейчас представляется, все изменил. Ты его знаешь. Когда физик по фамилии Ферми задался вопросом о внеземной жизни: если в обозримой вселенной есть триллионы планет, из которых миллиарды похожих на Землю, то где же все? Почему же мы так и не получили ни от кого сигналов?
Открывая дискуссию, папа небрежно играл роль этакого добренького профессора, задавая вопросы, которые якобы случайно приходили ему в голову. Но к тому времени я знал: эти вопросы берутся из ежемесячного журнала
Пришел день испытания; помню, Рори сидел тогда у себя в комнате и занимался программированием. Пришлось дважды его позвать, чтобы спустился.
– Итак, – произнес папа, когда в комнату прошествовал Рори. – Где же все пришельцы?
В руках он держал приз. Складной ножик с рукоятью из черного полированного дерева. У меня аж слюни потекли; Рори же в прострации потирал подбородок.
– Несмотря на то, что существуют множество подобных Земле планет – достаточно, чтобы гарантировать наличие разумной жизни где-то еще, – сама вселенная настолько велика, что вероятность обнаружить эти планеты ничтожно мала. Пришельцы, которые живут, скажем, в десяти миллионах световых лет от нас, должны лететь к нам со скоростью света на протяжении десяти миллионов лет. Что означает, им надо было покинуть свои планеты еще до того, как на свет появилось человечество. Чтобы отправиться в огромную космическую авантюру.
– Но что, если они освоили межзвездные полеты? – спросил Рори.
Я улыбнулся.
– Это невозможно, – ответил я. – Даже чтобы приблизиться к скорости света, потребуется огромное количество энергии – я бы сказал, астрономическое.
– Но развитая цивилизация, чьи технические возможности росли бы по закону Мура, могла бы забирать энергию у внешних источников.
– Что? – хмыкнул я. – Термоядерный синтез?
– Может быть, и синтез. Неважно. Если бы можно было собрать воедино всю энергию на планете, этого бы, вероятно, хватило.
– Не хватило бы. Посчитай темпы расходования энергии и умножь на расстояние, которое необходимо преодолеть.
Я знал это. Изучил. Цивилизации первого типа. А он дошел до этого просто своим умом.
Папа улыбнулся, а потом подмигнул мне.
Рори почесал затылок.
– Можно было бы использовать энергию звезды. Этого бы хватило.
– Что?
– Чтобы поддерживать жизнь на планете, нужна звезда. Если собрать всю энергию солнца, этого бы хватило.
Чистой логикой он додумался и до цивилизаций второго типа. Я прекратил улыбаться.
– Не получится. Это невозможно, – сказал я.
Папа потер руки и улыбнулся Рори.
– Или все-таки возможно? – Он вопросительно взглянул на него.
Рори приподнял пальцем бровь. Меня раздражало, что он постоянно так делал, именно пальцем.
– Стой. А что, если, ну не знаю, построить какую-то штуку вокруг солнца, которая бы вобрала в себя всю его энергию или большую ее часть? Тогда бы у тебя появилось нечто, способное к воспроизводству, используя энергию солнца.
Я встал, резко отодвинув стул. Бросил на него полный ненависти взгляд и вышел. Позже я обвинил его в жульничестве, а он убеждал меня, что ничего не делал. Он говорил: «С точки зрения статистики разница между победой и поражением в том, что в конце концов неудачники сдаются сами. Ты слишком быстро сдаешься», – прямо добавил он. У него не было желания поиздеваться, похвастаться или побесить меня, он просто сказал то, что думал, озвучил свое наблюдение.