Я. Истории из моей жизни
Шрифт:
— Что это? — спросил Дэвид.
— Бахчевые.
— Бахчевые? — переспросила Сэнди. — Какие?
Разумеется, я не знала. Огурцы, кабачок, мускусная дыня, арбуз? Просто они приглянулись мне своей внушительностью, крепостью и яростью. К тому же ничего подобного я еще не сажала.
— Мускусная дыня, надеюсь. Я люблю дыни.
— За ними требуется уход и уход, — предупредили они.
— О да. — Кожей же я чувствовала, что в эту минуту они на самом деле думали: «Дыня? Зачем ей дыня? Мы еще с насыпью не управились. Просто
Действительно ли они так думали, или мне, грешной, это только казалось? Опять за лопату. Посадили первую сосну. Оставалось одолеть еще метров шесть. Под сосной, конечно, были сорняки… К этому моменту все мое тело онемело. «Ты хоть понимаешь, кто ты, Кейт? — сказала я самой себе. Мое тело было сгустком боли и отчаяния. — В этой компании ты — работяга-кули. Тупая… дремучая… кретинка. Тебе надо остановиться. Тебе ведь уже все равно — приживутся саженцы или нет. Равно как — где и как их сажать».
Подул ветер. Северный. Прямо нам в лица. Что ж, благодаря Богу я еще стою под этой сосной. Копай, тащи, припадай к земле. Я подняла глаза. Прямо в глаз угодила хвойная иголка. «О Боже, — подумалось, — я так устала, не могу даже моргать».
— Красиво смотрится, дорогая. Какая красивая форма у этого дерева.
Его замечание задело меня: черт, мне все равно, какая у него форма — в какой я форме — а она безнадежная.
— Благодарю, — сказала я. И подняла голову. Действительно — очень красивое дерево.
— Ничего, осталось пройти еще всего шесть метров, — сказал Дэвид.
Он давит на меня! Подбадривает! Так ли? Да, подумалось, шесть метров. Если не помру. Ну что же ты не останавливаешься, Кейт? Ты умираешь от усталости, иди в дом, прими душ и ляг в постель… Нет, не стану делать этого. Я чересчур горда. Останусь здесь и буду тянуть свою лямку, пока они не прекратят работу или пока я не умру.
Но… они не прекратят работу. Они будут выкорчевывать сорняки, сажать плющ, две глицинии, ракитник, поливать все. Этому нет конца. Когда же ты умрешь, они оттащат твое тело к куче травы и закончат работу! Кэт, Кэт, как ты можешь? Ведь они твои близкие друзья.
Очередная тачка. Наполняю ее. Отвожу к свалке. Я так устала, что едва толкаю эту треклятую тачку. Ничего не слыша, из последних сил стараясь держаться прямо. У меня начали подкашиваться ноги — эх, просто бы лечь — и всему конец. Я умираю, я умру…
Потом я разразилась смехом. Старая ты бедная дурочка, ты просто не хочешь признать, что не способна продолжать работу. Вот в чем твоя беда…
Я не хуже вас! Вот в чем дело. Но ты имеешь дело с двумя характерами, столь же неуемными, как и твой! Они будут работать до тех пор, пока вконец не выдохнутся. А она тебе, почитай, во внучки годится. Ты соревнуешься с ней, как со своей ровней! Не важно — соберись.
Приободренная, я вернулась со своей пустой тачкой…
— Куда посадим это?
Я взглянула
— Я буду копать ямы.
— Знаешь, дорогая, может быть, этим займется Сэнди? Она точно знает, как…
— Ну, вам не обязательно использовать мои ямы — я просто… — Я дерзила.
— Кейт, ты становишься нетерпимой. Хороший садовник не имеет права злиться. Занятие садоводством предполагает только один способ — правильный… Разве это не интересно, дорогая? Когда мы снимали «Летний сезон», ты никогда не раздражалась.
Да, да, я злюсь. Это проклятое солнце и этот проклятый северный ветер…
— Будем сажать их вразбивку или, может, посадим все купой? И…
— Дэвид, а что ты думаешь по этому поводу? — Это произнесла Сэнди.
Точно, я раздражена. Вне себя. И все-таки я вернусь в мое вьючное состояние кули. Соберу всю эту рыжую траву, выкорчую эти красно-зеленые штуковины с корнями десять метров длиной. И еще щавель… Вот так! Добраться до сосны — это была вторая сосна… Выкопаю три паскудные ямы под белые ракитники, просто чтобы… О, я не знаю зачем — просто чтобы почувствовать, что работа движется… Копать!.. В руках у меня уже большущие вилы. Я выполняю черную работу, знаю — я выполняю черную работу. И в это мгновение подходит Сэнди…
— Я тут поправлю кое-что немножко. Чтобы был доступ воздуха.
Дэвид прохаживался взад-вперед.
— Да. Тут они смотрятся очень красиво. Давай, Сэнди, опустим их.
— Сколько же еще их тут сажать? — осмелилась я произнести, стоя под развесистой сосной. О Господи, опять что-то попало в глаз — сосновая иголка. Мои глаза забиты пылью и иголками, исколоты ими. Недоставало еще и ослепнуть!
Сэнди хлопотала над корнем — это был куст, с которым я не справилась.
— Тут ничего невозможно сделать, Сэнди. Он уходит далеко в землю.
Она стала ломать корень, но ничего не получалось.
— Вот видишь…
— Попробуй еще раз, — сказал Дэвид. Она послушалась.
Корень оборвался.
— Еще раз, — настаивал Дэвид. Она попробовала — опять оборвался.
— Бесполезно, — сдался наконец Дэвид. — Давайте посадим белый. Доведем дело до конца. Ветер уж больно неприятный, да?
Надежда? Неужели свет в конце туннеля? О, это прогресс…
И опять неторопливый, обстоятельный процесс подготовки: разрыхления, извлечения саженца из горшка, выпрямления корней, внесения удобрения — пауза…
Дэвид:
— Почва тут сплошной песок и камень. Нужна садовая земля. — Он взглянул на меня.
— Дай-ка подумать… Да, сейчас привезу — у нас есть куча кое-чего.
— Я пойду с тобой, — сказал Дэвид.
Я привела его к куче. «Нет, это удобрение, дорогая… Или что это такое?» Бог его знает. Я знала, что у меня есть перегной на верху полки, на которой стояли горшки с амариллисом, даффодилисом и нарциссами.