Я. Книга-месть
Шрифт:
свет Матвиенко, которую наш герой спел и соло, и с «Любэ».
Но сначала…
После Аллы, иконы для обоих полов, после Аллы, одинаково любимой мымрами, наркобаронами, президентами и даже нами и Киркоровым, после Аллы, которая заставить
умеет плакать и смеяться разом, – взять и перепеть опять «Озеро надежды», да так, что АБП
тихо молвить должна была: «Однако!»
Глупым людям, даже не столько глупым (с этими-то понятно), сердешно недалеким, не
уразуметь, почему эта
Фото: Анатолий Ломохов
Умный, порывистый, проникновенный, резкий, энергичный, уставший – это Лепс, даже гротеск
наполняющий кислородом.
Под его раскатистым басом в начале песни девушки ежатся, парни наливаются уверенностью, проникаются никогда не запоздалым осознанием, что бояться не стыдно, стыдно
бездействовать. «Море счастья обмелело, и река любви замерзла», но надежды никому у нас не
отнять!
«Великий человек! Прости слепорожденным», ибо большинство из нас перестали ловить
мгновения, пожирать костный мозг жизни, позволили, грешники, унынию стать частью жизни.
Экстатический градус, до которого накаляет любую залу ГЛ, во-первых, не поддается
описанию, во-вторых, возник внезапно, здесь и сейчас, тогда как ГЛ пел уже давно, его знали
все.
Есть подозрение, что, если ГЛ попросить исполнить романс португальских лесорубов «Ария»
либо вспомнить «в час заката Любовь, забытую когда-то…», он и из нее сотворит термоядерное
послание роковым фифам.
«Я тебя не люблю, это главный мой плюс», уйди по-хорошему, мымра, найди себе другого
дурака.
ГЛ – это сжатые в упрямстве зубы, прикрытые ухмылкой скомороха.
Он шел к успеху не семимильными шагами, а вздох за вздохом. Не казался сильным, не мог
похвастать звездной визуальностью, и по той причине или по другой, при ощущаемой, видимой
ранимости дерзким был сверх меры. Посылал сразу (меня, когда знакомились, на третьей
секунде, а я, между прочим, тогда был популярнее «На-Ны»!), без драпировки из
высокопарностей.
Биография часто определяется не тем, что человек делает, а тем, чего он не делает: в том, что
он делает, всегда есть почти античное чувство меры. Я, конечно, имею в виду политику, а не
самоотдачу (непонятна только коллаборация со С. Пьехой, как если бы Брюс Спрингстин спел
с Алексеем Воробьевым).
ГЛ знает, знает по опыту, что кручина бесплодна, поэтому он сам по себе пример, голос
употребляет, чтоб дать надежду, что все еще сбудется. Что тлен страшен всякому, но не тому, кто пойдет за ним.
ГЛ знавал страшные полосы. Все, что вы слышали о нем, – правда. И на волосок он был, и по
лезвию,
ГЛ состоит из мускулов, из нервов, из водянистых хмельных пузырьков, из рюмки водки, шелеста купюр, потери кг на концертах, п(м)ис(ж)онских очков и любви к солнцу.
В Сочи вездесущий Григорьев-Апполонов, светло улыбаясь мимо меня своим воспоминаниям, на балконе «Жемчужины» рассказывал, как Гриша играл «во-он в том ресторане», думать не
думая, что бренная жизнь окажется щедрой на брутальный сюрприз.
Он только что не прослезился, мой АГА, тщетно пытаясь меня уверить, что им – ему и Грише –повезло.
Везет сильнейшим (дуракам, конечно, тоже, но они сходят с дистанции: дыхалка безнадежная).
Артист от не-недоартистов отличается тем, что может даже оплеухам присобачить приставку
«арт».
Копиистами ГЛ (а их, на глаз и на многострадальное ухо, кажется, полстраны) не уразуметь
одного: нельзя уподобиться ему, если петь с хорошо отмеренной дозой боли в голосе.
Потому что у него не отмеренная, у него боль, так скажем, аутентичная.
Странное дело: его, ГЛ, обожают патетичные критики. Это началось еще с пресловутого РК
«Метелица», нашей с ним альма-матер, а выступали мы там, за вычетом моих и его фанов, для
патентованных лузеров, антихристов с кошельками.
С летами он научился осаживать их. Тогда мы в ответ на хамство уклонялись от апперкотов, а
теперь сами дадим по роже чуть что.
А как Вы относитесь к Илье Лагутенко как к человеку?
Он славный малый.
Разумеется, хитрован.
Раз при мне молодой нарцисс из числа жирующих банкиров щелкнул пальцами: ну-ка, Гриша, изобрази Высоцкого.
Гриша изобразил Марлона Брандо, изображающего Крестного папаню. Банкир заткнулся.
А я бы за те деньги прокукарекал бы даже!
Я спросил его как-то, как он относится к фарсу, в который пытаются обратить общение с
купленным (как им кажется, с потрохами) артистом нувориши.
Как к фарсу, невозмутимо ответствовал ГЛ. Он мастер черного юмора. При мне один наш с ним
товарищ бегал в закулисье, крича: «Мне нужно что-то черное, завтра похороны». Гриша
моментально: «Твоей души недостаточно?»
Его песни – его университеты, но теперь его песни – уже наши университеты, в которых
постигаются образцы вдохновенного самопоедания, неравнодушной жертвенности, трогательной слабины.
Многим это не понравится, но ГЛ ювелирный матерщинник. Я ходячая иллюстрация того, что
мат суть высокое искусство. ГЛ – достойный спарринг-партнер.
Говоря схематически, он похож на свои пьесы. Один из фильмов Вуди Аллен хотел назвать