Я. Книга-месть
Шрифт:
Он умеет быть элегантно ироничным, любит быть эпатирующе откровенным, он жадно
жовиальный, он умеет играть в запертого в узилище, разъедаемого безумием сознания, со
знанием дела переведет с казахского на грузинский «чувство самосохранения», способен
уверить вас, что превратит лед в порох и наоборот.
Если Айзеншпис оставил нам в наследство таранный метод продюсирования, то Бари – даже
при всей нонешней шаткости нанайской карьеры – продолжает культивировать лукавую методу,
В мыслительный репертуар подавляющего большинства людей понимать БА пунктом не входит, потому что мыслительного репертуара нет, а его мысли что газмановские скакуны.
Он никогда не станет старообразным, этот стихийный гений, живущий в собственной
вселенной.
Сташевский
Влад Сташевский однажды отказался участвовать в съемках документалии обо мне, сказав
звонившей девушке-администратору: «Он ко мне плохо, и я к нему плохо».
Такая реакция не есть правильно, но есть искажение правды, которая разом и сладкая, и
горькая (пардон за ходульность).
У Вас есть отвращение к тем людям, которые Вас ненавидят?
Нет, зачем?
Глупо.
Непродуктивно.
Он пал жертвой невзгод, которые самолично породил.
Это был, конечно, просчитанный успех. В первую очередь Наполеона-Айзеншписа, терпевшего
ему (и мне, и мне!) множественные фортели.
Его появление было многознаменательным: было доказано, что обаяние (даже, как у меня, отрицательное) превыше всего, по крайности важнее умения лихо расправляться с октавами.
Вы, скорее всего, удивитесь, но Влад – рефлексирующий парень, терзавший себя и нас, окружение, вопросами из того самого разряда.
По отношению к Дамам – рыцарь.
Однажды мы проникли на закрытую вечеринку, где он отпиздил трех бойцов за то, что
барышню обижали.
Сильный духом. Высокий паренек, не способный на низость.
Тем, кто на все корки бранит Влада Сташевского, я предъявляю эту книгу и предлагаю
послушать мою любимую «Ах, вечерочки». Она мигом разобъет об колено стереотип о нем. Он
весь в этой песенке.
Разумеется, он разумел, что его многие ненавидели. Не ругали по существу, а именно что
ненавидели. Он знал, что худо поет. Но он знал, что можно брать другим. Обаянием (хотя, безусловно, иные и обаяние находили отрицательным).
Он не задирал нос, тем более высоко.
Когда мы общались, у него было неплохое чувство юмора. Он жил в гармонии с собой, а
женившись на Ольге Алешиной, расплевавшись с ЮА, обрек себя на хаос.
Записал несколько скуловоротных песен, превратился в резонера, отверг мою дружбу в
анатомических подробностях.
Ну и ладно.
Желаю Ему Счастия!
Сосо Павлиашвили
Я любил и люблю – как бы он сейчас ко мне ни относился – Иосифа Отаровича
подход ко всему. Таковой подход предполагает глубину проникновения, избавленную от тонких
эмоциональных вибраций. А у него есть и то и другое.
Но он очень любит быть Макаренко.
Когда я попал в переплет в Питере, он позвонил мне и ну отчитывать («Не пей!»)… Мне тут же
захотелось выгнуться, презрев все законы гравитации. Я хотел крикнуть в трубку: «Я одинок!», о перепадах температур между формой и тем, что внутри, про то, что мне уже не избавиться от
бунтарского реноме… но я сдержался.
Пусть все у него будет хорошо. Заслужил.
Слушал родимую поп-музыку. Потому что никто еще не отменял заповеди: изучи врага
хорошенько… Враг живет в полном довольстве, можно ужесточить лексику – в абсолютном; он
по-прежнему на 99 процентов питается ворованными мотивами и чудовищными рифмами, нас
потчуя тем же.
Мы прозевали момент, когда главной музыкой в стране стала музычка для невротичных
сентиментальных бандитов. И эти адепты и апологеты шансона будут утверждать без тени
смущения, что их короли Трофим и Стас Михайлов поют не ради гонорара, а ради ответов на
проклятые вопросы.
Фото: Анатолий Ломохов
Одно время мы дружили с Анитой Цой; я ненатужливо пел дифирамбы ей, она изящно
привечала меня.
Ее экзерсисы мне не совсем близки, но барышня она обаятельная и трудолюбивая.
Хотя – еще бы! – послать способна. Если кто-то волынит, этот кто-то сразу чувствует запах серы.
…Когда я окончательно утратил форму, она подошла ко мне на каком-то рауте и учинила
взбучку. Смысл был такой: раньше ты делал честь человеческой расе, а теперь ты развалина.
И сказала, что буде мне понадобится помощь, она к моим услугам. Круглосуточно. Когда мне
стало совсем худо, я позвонил.
Она не перезвонила.
Фото: Руслан Рощупкин
Старший и Младший
Малежик
Я был мозглявым, но уже вполне себе самовлюбленным парубком, когда, работая в
«Партийной зоне», познакомился с менестрелем Вячеславом Малежиком.
Кто-то находил и находит его патетичным нытиком и патентованным пиздострадальцем, а я
находил и нахожу его крепчайшим и тончашим лириком.
За строчку: «Одна Зима Мне подарила Тебя, Другая Зима Отняла», да и за тьму иных, я бы
включил его в Зал Славы Русской Эстрады.
Как Вы относитесь к критике в свой адрес?
Выслушиваю. Но я очень, очень, очень самодостаточный.
По многим его песням очевидно, что он способен живописать эмоции по ту сторону
рациональной мысли; единственный его изъян – он готов, причем звучно, полемизировать по
любому поводу.