Я. Книга-месть
Шрифт:
Крупнов, он же Летчик (он летчик и есть), заходит в вестибюль, пружинистая походка
человека, любящего есть яблоки с хрустом да с проплевом, озирается, видит меня, земную
жизнь одолевшего до половины, улыбается, и я обрываю телефонный разговор, потому что мы
с Крупновым договорились сегодня посудачить на тему, как достучаться до небес.
Коэффициент душевности у Крупнова слишком высокий, чтобы за него не беспокоиться: мир
куркулей отторгает таких. Гнет, как
Но Крупнова не согнешь.
Когда Крупнов грустит, это слышно по голосу, мембрана фиксирует вибрации и частоту
повторения слова «понимаешь». Похоже на то, что Сергей Сергеевич Крупнов не любит
одиночества. Перетерпеть может, но лучше б его не было. По его философии, если нет любви, лучше пытайте его напильником, а раны залепите наждачной бумагой.
Я ему признателен хотя бы за то, что он собой дает повод пусть холодно, но честно признать, что мы живем в эру, полную трагедийности, и те белковые соединения, которые
придерживаются мнения, что любовь и семья суть главное, – этим соединениям приходится
несладко.
Эталоном он считает такую модель жизни, когда тебя после трудов праведных заключает в
объятия первопричина влажных снов с улыбкой Кати Лель, с прядью волос, застящей чело, и с
таким вдавливанием в грудную клетку твою, чтоб все твое мужское существо жизни…
встрепенулось; она должна быть не модель жизни, но дама сердца – пластичной, бить током, и
звать ее должны Морковина Оксана.
Летчик хочет ею обладать, пока этого не случится, летчик не летает.
Летчик уверен, что в присутствии Оксаны Морковиной светлеют небеса; однажды они жили в
бунгало, он фотографировал ее, и до того разверзшиеся было хляби небесные прекратили свою
барабанную дробь… Когда Крупнов рассказывает про это, он, осторожно горячась, произносит: «Богиня!», а после присовокупляет одно из тех экспрессивных словечек, которые призваны
оттенить значение ключевого.
Летчик постигает грамматику жизни, работая в «Почте России», то есть, если по-гамбургскому, он в числе сотоварищей отвечает за то, чтобы страна была единой.
Так что карта страны у него есть, теперь он хочет сердечную карту разыграть, ему нужна его
икона лирического стиля – ОМ.
Что такое летчик? Это было о парнях, в которых есть немного Темного и много-много Светлого.
Серега Крупнов, отзывчивый хитрован, плоть от плоти дитя новых времен, взыскующих с
парней гибкости и сообразительности. Он состоит при Небесной Музе, любит пышную
риторику, интернет и обращение «Братаныч». У него сын, очень важная персона, которому
очень комфортно с очень важным папой.
Многоглаголанию, которое я считаю своим
полях. Я слышал, как он ведет деловые разговоры. Как видавший виды убивец шаромыжников: четко формулирует, деликатно отшивает.
У поколения летчиков самая главная фобия – предательство. Обуянный жестокой страстью к
ОМ, ССК не может явить хорошего настроения, необходимого россиянину будущего, пока
зазноба не отдаст ему свое сердце.
Он пишет мне: у меня, дескать, нет врагов, я по крайности так живу – без корысти, без
агрессии, без фортелей, без слагаемых о себе мифов.
Ну, положим, по части мифов здесь распоряжаюсь я. А врагов, по моему разумению, должна
быть грязная дюжина: они, суки, стимулируют.
Притворюсь, что я знаю будущность Крупнова. Он вырастет в условиях ужасной конкуренции в
высокореспектабельного властелина; он будет умеренно циничным, иначе – оглянитесь – никак, у него будут красивые, щекастые дети, он научится лихо исполнять частушки и под бой
курантов пить шампань.
А все почему?
А все потому, что он хороший парень, этот славный ублюдок.
(Оксана, не делай вид, что не слышала меня.)
Правда ли, что Вы заговорили по-русски только с 17 лет?
Даже позже.
10 правил и заповедей
Я встречал людей, которые уверяли меня, что любят других людей. Я очень бы хотел то же
самое сказать, но это будет неправдой.
Одна дама сказала: «Жен декабристов нет только потому, что нет декабристов». Что ж, декабристов нет, потому что есть только такие дамы.
Иногда (по мне, не иногда, а часто) надо уступать наиболее распространенной человеческой
слабости – слезам. Они очищают.
Я всегда считал песню Митяева «Соседка» шедевром. Она светом исполнена и свет источает.
Я всегда хотел быть автором строчек: «Скажи тихонечко: „Я больше не ревную“, на пальцы
помертвелые подув».
Я не умею петь, не умею готовить, зато умею оценить пение и кулинарные способности других.
Вслух и витиевато.
Я не верю в потусторонние силы. Я верю, что все есть человек и человек Есть Все.
Самое смешное, что я прочитал о себе, – это – «Жеребец предгорий».
Однажды я написал текст, в котором было слово интроверт. Секретарша редакционная
доказывала мне, что я употребил слово неверно, что это такое объединение художников и
поэтов, а вовсе не… Не спорьте с дебилами.
Жизнь Кушанашвили устроена таким образом, что являет собой такой уровень абстракции, куда не достает никакая жизнь.
Глава, в которой рассказывается о женщинах, отдавших автору сердце