Яблоко Монте-Кристо
Шрифт:
– Ваня, – наконец приняла она решение, – ступай к этой Работкиной, поговори с Любой. Думаю, она обрадуется новому собеседнику.
Я с сомнением взглянул на Нору.
– Любе много лет. Неизвестно, в каком состоянии ее разум!
Элеонора хмыкнула:
– Ты невероятно мил! Зоя и Люба одногодки, я, кстати, старше их и не считаю себя развалиной.
– Ну… случается всякое, – начал отбиваться я.
– Не смей спорить!
– Уже еду!
– Куда? – усмехнулась Нора.
– Сами же велели отправляться к Любе.
– И ты знаешь адрес?
– Дом с колоннами у метро, окно
Нора кивнула:
– Правильно. Но сегодня хоронят Зою, вполне вероятно, что Люба там, рули к полудню на Митинское кладбище и понаблюдай за обстановкой.
У ворот кладбища стояло несколько похоронных автобусов, обшарпанные «ЛиАЗы» с табличкой «Ритуал» и черный, неуместно шикарный «Мерседес». Классовое расслоение существует и у входа на тот свет.
Когда я, припарковав машину, подошел к воротам кладбища, из «Мерседеса» начали выбираться люди, в основном женщины, замотанные в темные платки. Впереди шла Соня, заботливо поддерживавшая бледную, безучастную Лялю.
Я не очень верю людям, которые, вырывая у себя клоки волос, рушатся около могилы и воют:
– На кого ты меня покинул!
Эта фраза четко демонстрирует, что оставшийся в живых жалеет не покойного, а себя, и потом, религия обещает нам вечную жизнь, следовательно, стоя над гробом, надо испытывать не горе, а радость от того, что земной, полный печали путь завершился. Но, похоже, истово крестящиеся граждане не имеют глубокой веры, в глубине души они понимают: им более никогда не суждено встретиться с родным человеком.
На мой взгляд, подлинное горе молчаливо, и Ляля сейчас являлась его олицетворением. Абсолютно бледная, даже синевато-серая, она тихо бормотала, проходя мимо довольно большого количества народа, окружившего «Мерседес»:
– Спасибо, что пришли, спасибо, спасибо.
Я, не предполагая, что проводить Зою явится столько народа, слегка растерялся и отступил в сторону.
– Мужчина, – тихо сказал нежный голос, – вы не поможете венок донести, мне самой тяжело?
Я опустил взор вниз. Около меня стояла маленькая, хрупкая дама в черной шляпке.
– Из магазина его служащие вынесли и в автомобиль положили, теперь никак его не выну. Вы ведь Зоечку хороните, я не ошиблась?
– Да, да, конечно, – опомнился я. – Где венок?
Рука, затянутая в кожаную перчатку, указала на новую иномарку.
– Там. Пойдемте. Меня зовут Кира Григорьевна.
– Иван Павлович, – представился я, – Подушкин.
– Знаменитая фамилия, – кивнула Кира Григорьевна. – Вы небось не знаете, но был в советские времена замечательный писатель, Павел Подушкин, я зачитывалась его историческими романами. Все недоумеваю, ну почему их не переиздают?
– Это мой отец, – улыбнулся я. – Что же касается переизданий… Наверное, в нынешнее время появились иные кумиры, время Павла Подушкина прошло.
Кира Григорьевна всплеснула руками:
– Вот это встреча! Очень рада с вами познакомиться, хотя, конечно, подобная фраза при столь печальных обстоятельствах звучит кощунственно. Вы общались с Зоей?
– Верно, – коротко ответил я, с трудом вытаскивая из салона тяжелый железный овал, оплетенный еловыми
– Да ну? – удивилась Кира Григорьевна. – Зоя слышала о моей любви к прозаику Подушкину, но ни разу не обмолвилась о дружбе с его сыном.
– Мы не дружили, – объяснил я, – просто случайно столкнулись на почве одной проблемы. А вы, похоже, отлично знали Зою?
– Ну… можно сказать и так, – кивнула Кира Григорьевна. – Мы вместе работали, потом на пенсию вышли. Ездить нам друг к другу не с руки было, мы жили в разных концах Москвы, да и забот полно. У меня внуки. Перезванивались иногда, не слишком часто. Ужасно!
– Да, – закивал я, – смерть совсем не радостное событие.
– Но иногда кончина служит избавлением, – назидательно заявила Кира Григорьевна, – допустим, от недуга.
– Насколько я знаю, Зоя не болела, – осторожно возразил я, – умерла внезапно.
Собеседница слегка поправила шляпку.
– Да, именно так Соня и сообщила, Лялечка, несчастная девочка, не сумела со мной поговорить. Но я не в обиде, очень хорошо понимаю ее чувства. Даже когда умер Игорь, Ляля не была столь убита.
– Полагаете, она не любила мужа?
– Что вы, голубчик, – укоризненно протянула Кира Григорьевна, – редко супругов связывают столь крепкие чувства, как Игорька и Лялечку. Для милой девочки гибель мужа явилась страшным, невероятным ударом! Но Зоя заменила Ляле мать, в буквальном смысле этого слова, и сейчас бедняжка осталась одна. Не могу на нее смотреть спокойно! Держится из последних сил. И ведь какой сильный характер! Ни разу, ни намеком не дала понять, в каком аду провела последний год. Удивительная девочка, а еще считается, что провинциалы корыстны и выскакивают за москвичей лишь из материальных соображений. Но это не так! Вот моя невестка, вроде столичная штучка, а пробы ставить негде. Лялечка же из местечка Тренькино, это где-то в Подмосковье, а золотой человек. Зоя всегда говорила: «Ляльке повезло, что в нашу семью попала». Но я теперь уверена в обратном: это Игорю с Зоей бриллиант достался.
Продолжая тихо беседовать, мы с Кирой двигались в конце скорбной процессии по кладбищу.
– После смерти Игоря Зоя совсем сдала, – рассказывала собеседница, – ясно почему! Пережить горячо любимого сына! Такой ужас! Врагу не пожелаешь. Лялечка поддерживала свекровь изо всех сил, но Зоя начала заговариваться. Представляете, за некоторое время до своей смерти она позвонила мне и сказала:
«Игорек ко мне приходил!»
Кира удивилась, услыхав странную фразу, и попыталась внести ясность.
– Тебе приснился несчастный мальчик?
– Нет. Он был в квартире! – радостно воскликнула Зоя. – Даже разговаривал со мной!
Кира, слегка испугавшись, созвонилась потом с Лялей и осторожно поинтересовалась:
– Скажи, ты ничего странного не замечаешь?
– Ой, тетя Кира! – воскликнула Ляля. – Мама в плохом состоянии, ей привидения чудятся!
– Это от нервов, – поставила диагноз Кира Григорьевна. – Посоветуйся с психиатром, сейчас много лекарств.
Лялечка проконсультировалась со специалистом и поняла, как следует себя вести. Спорить с Зоей нельзя, надо ее отвлекать, водить в театр, кино, покупать книги и потихоньку давать ей медикаменты.