Яд Борджиа

Линдау Мартин

– Ты раскаиваешься в своем поступке, или жалеешь, что он не дал тех результатов, которых ты ждала? Женщины часто смешивают эти два чувства. Однако, в чем дело, дочь моя? Стань на колени, как полагается!

Лукреция послушалась и опустилась у стула, на котором сидел монах, устремив свой взгляд на Распятие.

– Вы предостерегали меня, святой отец, и, если бы я последовала вашему указанию, мне не пришлось бы испытать такое унижение. Во всем виновато мое женское тщеславие, – заговорила Лукреция, заливаясь слезами. – Вы

приказывали мне, да я и сама знаю, что грешно искушать иоаннита, полудуховное лицо, и вот Бог покарал меня. Рыцарь открыто, перед всеми, презрительно отвернулся от меня.

– Кто он? О ком ты говоришь, дочь моя? – спросил отец Бруно со злобным удивлением посмотрев на Лукрецию.

– О рыцаре святого Иоанна, спасшем мне жизнь!

– Что же случилось с ним? Говори скорее! Твоим нежным щечкам давно пора покоиться на мягких подушках, иначе они завтра не будут так свежи, как их соперницы-розы! – нежно сказал монах.

– Мне трудно говорить о том, о чем даже подумать стыдно, – прошептала Лукреция. – Сегодня во время карнавала...

– Ты играла позорную роль, как я слышал, – прервал ее монах. – Ты держала себя неприлично с этим мальчишкой-англичанином.

– Значит, та фея, которая почему-то хотела казаться мной, ввела и вас в заблуждение, отче? – спросила Лукреция, положив свою нежную руку на корявые пальцы монаха. – Нет, я играла другую роль, еще худшую, и очень боялась, чтобы вы не узнали меня. Вы не видели сицилийской танцовщицы?

– Да, мне кажется, я встретил это жалкое отродье, сосуд всевозможных пороков на Капитолийской площади, – после некоторого раздумья, холодным тоном ответил монах. – Она привлекала к себе внимание грязной, разнузданной черни своими сладострастными движениями. Она все время кривлялась перед толпой.

– Нет, вы не правы. Я вовсе не кривлялась. Чем я заслужила такое мнение? – воскликнула Лукреция.

– Ты бредишь, моя дочь? Причем ты тут? – спросил монах, освобождая свою руку из-под ее нежных пальцев.

– О, дорогой отец Бруно, выслушайте меня! – умоляющим тоном проговорила Лукреция, насильно овладевая рукой монаха. Я хотела завлечь иоаннита, чтобы посмеяться над ним в присутствии всего двора, и для этого назначила ему свидание в гроте Эгерии!

– Но тот не пришел на него, и потому ты теперь раскаиваешься в своем поступке?

– О, нет, он пришел!

– Пришел? Не шути такими вещами! Ты знаешь, что этим погубишь его. Снова прольется кровь, снова раскроется страшная пасть и проглотит его. Не губи иоаннита. Ты знаешь, что у меня есть тоже основание любить этого человека!

– Это чувство заставило и меня позабыть об опасности, – воскликнула Лукреция. – Я сознаюсь вам во всем. Он пришел... да, да, но выказал мне такое презрение, что я готова была провалиться сквозь землю. Правда, он не знал, кто я, но, говоря с моей воображаемой фрейлиной, он называл позорными именами как ее, так и ее госпожу – Лукрецию.

А затем на меня нашло какое-то затмение и я поцеловала его в лоб, как целую ваши руки.

С последними словами молодая женщина почтительно прикоснулась губами к рукам монаха.

– Ах ты, развратница!.. – не помня себя от гнева, закричал отец Бруно, дико сверкая глазами. – Ты ведешь себя, как последняя продажная женщина. Убирайся отсюда, я не хочу больше ничего слышать! Я могу с ума сойти от того, что услышу от тебя в следующую минуту. Уходи прочь, пока я не убил тебя. Я считаю святым делом удержать тебя от пропасти куда ты стремишься, а этого можно достигнуть, лишь убив тебя собственными руками.

– Что вы говорите, отче? – воскликнула Лукреция, густо краснея, – Ваш гнев лучше всего доказывает мой позор. Поверьте, что я еще не совсем потеряла стыд. Я отважилась на этот поцелуй только в глубокой темноте. О, если бы вы знали, как я наказана за свой поступок! Этот рыцарь святого Иоанна перед всем двором насмеялся надо мной, рассказав, что произошло в гроте Эгерии.

– Нельзя верить твоим словам, лживая женщина. Как могла ты поцеловать его в лоб, когда он выше тебя? Он, значит, наклонился?

– Разве я сказала «в лоб»? Я хотела сказать «в губы». Я, собственно, намеревалась поцеловать его в лоб, но как-то случилось, что мне подвернулись губы. Ведь дело происходило в темноте! – пробормотала Лукреция, потупясь.

– Ну, вот это скорее похоже на правду! – с горькой улыбкой заметил монах. – Для того, чтобы ты могла поцеловать иоаннита даже в губы, он все-таки должен был наклониться к тебе, то есть сознательно принять участие в твоем позоре.

– Неужели? Значит, он искал моего поцелуя? – с невольной радостью воскликнула Лукреция.

– Он приблизительно одного роста со мной! – проговорил монах, и его лицо приняло какое-то странное выражение.

– Да, только вы опускаете голову, как подобает духовному лицу, а он держит ее высоко, подобно юному Марсу. Вы прощаете меня, отче, не правда ли? Ответьте на мой униженный поцелуй поцелуем всепрощения.

С последними словами Лукреция прижала руку отца Бруно к своим губам.

– Тебя простить? Ну, нет! Ты слишком искушаешь мое терпение. Уходи отсюда, ступай к своему родному отцу!., пусть он прощает тебе твои многочисленные грехи. Уходи.

– Что ты о себе воображаешь, отец Бруно, чего ты бесишься? – гневно сказала Лукреция, внезапно изменив тон. Она вскочила с колен и продолжала. – Как ты смеешь издеваться надо мной, после того, как я открываю тебе каждый потайной утолок своей души? Не нужны мне ни твое прощение, ни твоя помощь. Я сама скажу иоанниту, какая опасность ждет его. Во время нашего свидания в гроте за деревом стоял герцог Цезарь и слышал весь наш разговор.

– Герцог Романьи? – с видимым удовольствием воскликнул монах. – Каким образом он попал туда?