Яд изумрудной горгоны
Шрифт:
Теперь уж Кошкин неопределенно пожал плечами, с интересом наблюдая то за девушкой, то за начальницей института:
– Я слышал, что черная лестница на ночь запирается. Не так ли, Анна Генриховна?
– Разумеется! Каждый вечер в девять часов все двери заперты! – горячо согласилась Мейер.
На что Нина снова холодно и самодовольно улыбнулась.
А Кошкин спросил:
– Нина, раз вы так хорошо помните окно в лазарете, подскажите, что стояло на подоконнике возле него?
Даже начальница института, забыв поджать губы, ждала ее ответа с интересом. Но Нина покачала головой и как будто вполне искренне отозвалась:
– На подоконнике
Глава 6. Незнакомка
Когда с допросами было покончено, шел восьмой час утра, и, по-хорошему, следовало начинать новый рабочий день. Рядовым полицейским не позавидуешь, но Кошкин, слава Богу, вполне мог поехать домой и, если и не завалиться спать, то хотя бы умыться, переодеться и позавтракать, прежде чем вернуться на Фонтанку.
Однако прежде следовало закончить здесь. Кошкин вернулся в лазарет. Тела уже увезли, но менее ужасающей комната выглядеть не стала. Всюду была кровь – и на полу, и на стенах, на койках, на многочисленных склянках. На том самом окне с подоконником тоже имелись брызги и потеки. А вот никаких существенных улик больше так и не нашлось. Кошкин даже, взглянув строго, поинтересовался у Костенко:
– Девица, свидетель, говорит, мол, видела здесь хрустальный флакон с золотой змейкой. Нашли?
– Никак нет, ваше благородие… – искренне затряс головой тот. – Никаких змеек. Мне не докладывали… Я вот, ключ от комнаты, что этажом выше, отыскал – вы просили.
Кошкин поблагодарил. Ключ можно было взять и у Мейер, но тогда она непременно увязалась бы следом во время осмотра – а ему хотелось отделаться от внимания вездесущей начальницы хотя бы теперь.
Впрочем, это не удалось: едва отперли двери кабинета на третьем этаже, Анна Генриховна была тут как тут. Шпионы у нее, что ли, по всему заведению?..
Кабинет оказался музыкальным классом – просторным, с высокими потолками, вычурными люстрами и портретами композиторов на стенах. Ряды стульев вдоль зашторенных окон, в углу рояль и скрипки с гитарами. Учительский стол в другом углу, в тени, и массивные шкафы с нотными тетрадями за ним. Прятаться здесь как будто было негде.
– Преподаватель уходит в три по полудню, а приходит ровно в восемь, утром. Пока ее нет, класс стоит запертый, всем строго-настрого запрещено сюда входить – все девочки об этом знают! – нервно выговаривала Мейер, след в след семеня за Кошкиным. – Госпожа Кандель, наш лучший преподаватель, мне насилу удалось уговорить ее работать у нас – а ведь она пела в Мариинском театре когда-то! Госпожа Кандель весьма расстроится, узнав, что я впустила в ее святая святых полицию!
– Вы нас не впускали – мы сами вошли, – поправил Кошкин, стараясь не отвлекаться на даму.
– Надеюсь, что вы сами и уйдете до восьми часов! Ведь очевидно, что здесь нет того, кого вы ищите!
– Вы знаете, кого мы ищем?
– Предполагаю! Предполагаю, что вы надеетесь найти здесь этого душегуба… Но здесь никого нет, как видите!
– Теперь уже нет, но я имею основания полагать, что здесь кто-то прятался ночью.
– Какие глупости! – всплеснула руками Мейер.
Кошкин не слушал. Дело в том, что в музыкальном классе, где плотно были заперты все окна, висел отчетливый запах табачного дыма. И Кошкин был полон решимости найти и прочие доказательства нахождения здесь посторонних. Благо, и он, и Костенко, бывший сейчас на подхвате, точно знали, где стоит искать в первую очередь.
Мусорная корзина нашлась
– Анна Генриховна, скажите, пожалуйста, госпожа Кандель, ваша преподавательница пения – она курит?
Мейер стушевалась. Снова поджала губы, и, как раз в тот момент, когда Костенко вытряхнул на паркет ни что иное, как папиросный пепел, нехотя сообщила:
– Госпожа Кандель курит трубку.
Услышанное немного обескуражило Кошкина. И, хотя пепел больше был похож на папиросный, чем на табачный, утверждать на сто процентов он не брался. Такая ладная версия рушилась на глазах…
Если убийца вошел в здание днем, пока сторож не заступил на дежурство, то он вполне мог спрятаться до темноты здесь, в классе, куда никто не сунулся бы до утра, и откуда так легко спуститься в докторскую. Лучшего места и не сыскать! Особенно, если каким-то образом раздобыть ключ. Или вовсе подловить момент и спрятаться здесь незадолго до ухода курящей трубку госпожи Кандель… И спрятаться, скажем, в том немалых размеров шкафу.
Кошкин кивнул на шкаф, и понятливый Костенко тотчас бросился его обыскивать. В шкафу, кажется, ничего постороннего не нашел, но потом заглянул за шкаф, в промежуток между ним и стенкой. И там-то действительно что-то увидел.
Костенко сперва прищурился, потом попросил лампу и прищурился снова. А после брезгливо поморщился. И позвал:
– Степан Егорович, ваше благородие! Тут вон чего…
Кошкин подошел, прищурился тоже.
В темном углу за шкафом с нотными тетрадями, в глубине, стояла бутылка с этикеткой от водки «Зубровки». Только внутри была вовсе не водка, а мутно-желтая жидкость, весьма напоминающая отходы человеческой жизнедеятельности…
Кошкин и Костенко переглянулись. Либо госпожа Мейер чего-то не знала о своей преподавательнице пения, либо в этом кабинете все же кто-то прятался, выжидая довольно долго.
* * *
Догадка подтвердилась. Тот, кто убил одного доктора и стрелял во второго, очевидно, еще вчера днем засел в музыкальном классе. Может, проник никем не замеченный, а может, невесть как раздобыл ключ от черной лестницы и кабинета. Дождался темноты и спустился этажом ниже, в докторскую. Искал там что-то среди документов и склянок. Не известно, нашел ли, но, на свою беду, в лазарет явились оба доктора. Причем, Калинина здесь не должно было быть вовсе, потому как его уволили еще осенью, а Кузина… вроде бы тоже не должно было быть. По крайней мере, и начальница института Мейер, и попечитель Раевский были удивлены, что доктор на месте. Но этот вопрос Кошкин решил прояснить позже…
Как бы там ни было, когда девушки привели умирающую Тихомирову, между нападавшим и докторами уже завязалась перепалка. Кузин точно был на мушке и знал, что вот-вот что-то случится. Потому и велел Сизовой позвать полицию.
Но, разумеется, все произошло слишком быстро. Случилась еще одна драка, в результате которой побили склянки в кабинете. Потом стрельба. Калинина убивали так, чтобы наверняка – двумя выстрелами. Кузин как будто поймал пулю случайно.
Роль Калинина была не ясна, но в том, что здесь был кто-то третий, Кошкин на текущий момент времени не сомневался. Револьвера так и не нашли до сих пор. А значит, его кто-то унес с собой – убийца или, по крайней мере, его сообщник.