Яд-шоколад
Шрифт:
Стук, стук, стук, стук…
— А я подумал, вы, возможно, захотите нам сообщить вещи, которые, так сказать, остались да кадром тогда, два года назад.
Стук, стук, стук, стук, стук…
Или Кате показалось — или ритм изменился. Все такой же частый, рваный, но другой.
— Вы не удивлены, что вас снова привезли сюда из больницы через столько времени?
Стук, стук…
Зачем он задает все эти вопросы? — Катя встала так, чтобы Гущин не заслонял
— А может, вы этого ждали, Родион? А? Что кое-что изменится в нашем с вами деле об убийствах?
Стук, стук, стук, стук, стук, стук…
— Я подумал, что вы потому и стучите, что не желаете говорить, боитесь говорить. Почему вы боитесь разговаривать, Родион?
Стук, стук, стук, стук, стук, стук, стук…
— У нас новое убийство, — сказал Гущин. — Точно такое же, как и два года назад, когда мы взяли тебя, парень.
В комнате для допросов воцарилась могильная тишина.
Руки Родиона Шадрина застыли в воздухе над столом.
Катя не могла оторвать взгляд от этих рук, они словно гипнотизировали их всех — своим молчанием, своим немым вопросом, своей осведомленностью, своим упорством, своей тайной.
Вот зачем все эти вопросы… чтобы посмотреть его реакцию на самый главный…
— Кто убивает сейчас? — спросил Гущин.
Тишина.
— Ты его знаешь, Родион?
Тишина.
— Вы вместе это делали раньше?
Тишина.
— Или ты этого не делал?
Тишина.
— Или ты не убивал? — спросил Гущин опять. — А убивал кто-то другой?
Руки Родиона Шадрина медленно легли на стол. Он вернулся в ту позу, в которой они и застали его, войдя в комнату для допросов. Опухшее лицо его ничего не выражало. Абсолютно ничего.
— Я бы хотел снова взглянуть на его татуировку, — эксперт Сиваков обратился к оперативникам.
Те подошли к Шадрину. Один показал жестом — поднимайся.
Шадрин поднялся. Катя увидела, что он высок ростом. Она снова вспомнила его красавицу мать, его красавицу тетку. Рост — только в этом его сходство с ними.
Оперативник показал — снимай спортивную куртку. Шадрин медленно снял. Затем оперативник повернул его к свету, к лампе и задрал рубашку и майку.
Катя заметила, что второй оперативник внимательно следил за происходящим, страхуя.
Эксперт Сиваков сунулся поближе. Кате тоже хотелось посмотреть. Тогда на видеозаписи она просто не обратила внимания на эту татуировку.
— Ах ты, дьявол, — внезапно тихо охнул эксперт Сиваков.
— Что там еще? — спросил Гущин.
— Другая.
— Что другая?
— Татуировка-то другая.
— То есть как? Как это другая?
— Посмотри сам, — Сиваков отстранился.
Гущин повернул лампу так, чтобы свет ее стал ярче. Катя
— Как в зеркале, — сказал эксперт Сиваков.
Катя увидела на бледной коже Шадрина на ребрах под мышкой словно синий длинный порез. Татуировка в форме линии с точно обломанными загнутыми концами. На первый взгляд совершенно такая же геометрическая фигура, что и раны на лицах лейтенанта Терентьевой и Виктории Гриневой.
— Наоборот, как же это мы раньше не заметили, тут наоборот!
Катя хорошо помнила: порезы у обеих потерпевших в форме линии с загнутыми под косым углом концами: левый загнут косо вниз, а правый — косо вверх.
На татуировке же Шадрина концы были загнуты наоборот: левый смотрел вверх, а правый — вниз.
Сиваков и Гущин отступили от Шадрина. Тот стоял с задранной рубашкой и майкой. Потом медленно опустил одежду и начал заправлять в свои спортивные брюки.
Глава 26
«В ампулах или в порошке?»
Рыжая что-то лепетала, когда он протянул ей коробку с шоколадными конфетами «Царства» — то ли отказывалась, то ли благодарила. Феликс Масляненко не слушал, что она там бормочет.
Он и прежде замечал ее возле своего кондитерского бутика. Рыжая девчонка пялилась на него, словно не могла оторваться. Феликс спросил о ней продавщиц бутика, те ответили, что это Машенька Татаринова, она, мол, работает в торговом центре. Не в торговле, где-то там, в администрации на побегушках.
Девчонка — красотка, но он даже не стал запоминать ее имени и фамилии. Для него она просто Рыжая. Волосы как шкура лисы. На лис устраивают охоту. Можно, конечно, устроить… начать прямо сейчас… Рыжая, кажется, только этого и ждет, глаза ее светятся счастьем и робостью. Она даже не представляет себе, глупышка, чем все это может закончиться с ним, с Феликсом.
Но сейчас он чувствовал пресыщение. Так уже случалось прежде. Некоторые вещи не стоит испытывать слишком часто, иначе уйдут острота восприятия и тот непередаваемый драйв, что заставляет сердце почти лопаться от избытка наслаждения.
И потом у него было важное дело.
Из бутика «Царство Шоколада» Феликс спустился на нулевой этаж на автостоянку под торговым центром. Огляделся — нет, пока никого, те, кого он ждал, еще не приехали.
Он открыл свой «БМВ» — посмертный подарок отца, сел за руль и включил музыку. Что слушают антикварные готы? Конечно же классику. Вивальди, цикл «Времена года»… Зима…