ЯД твоего поцелуя
Шрифт:
— Почему её медведь бросил?
— Сытый был, закопал листьями под поваленным деревом, я случайно наткнулся. Ходил проверять ловушки, Хан со мной был, — еле слышно произносит Афанасий.
— И где теперь Хан? — только сейчас вспоминаю, что не видел собаки у Афанасия в этот раз.
— Старый он был, — уклончиво отвечает Дед.
— И…
— Хан её нашёл, откапывать стал, я вместе с ним, а тут медведь проверять пришёл. Ну Хан и сцепился с ним, а дальше ни собаки, ни медведя… — Афанасий замолкает, видимо,
Дед с этой лайкой, считай, лет пятнадцать жил, они как одно целое были. Я иногда смотрел, как они по лесу идут, и такого взаимопонимания ни разу не видел, даже у самых профессиональных кинологов. Мне казалось, что Хан и Афанасий понимали друг друга с полуслова, с взгляда. Очень жаль собаку.
— Жаль, — кидаю на Деда сочувствующий взгляд. — А медведь?
— Там, — не глядя отвечает Афанасий, указывая в сторону печи, на которой лежит шикарная шкура.
— Ну ты даёшь, — восхищённо произношу я. — Медведь бы тебя одной лапой…
— Ты это не думай, что я старый, — тут же ершится Дед. — Я в тайге поболее твоего живу и знаю, как и что делать.
— Да будет тебе, но молодец, старик, — усмехаюсь я. — Не хотелось бы прийти и твои кости искать по округе.
— Поживу ещё, — ухмыляется тот, но тут же становится серьёзным. — Ты поможешь ей?
— Я-то помогу, но как? — снова смотрю на уснувшую Княжину. — Может, её в кровать положить?
— Да пусть пока сидит, она скоро проснётся. Иногда бывает, в день по несколько раз в сон уходит, особенно после ночных кошмаров.
— Подлатал ты её, но всё же лечить надо, — с сомнением качаю головой. — Травмы нешуточные были, ей, скорее всего, таблетки какие-то нужны, психотропные там или ещё что. Она сама-то тебе что рассказала?
— Ничего, — ворчит Афанасий. — Я сам обо всём догадался. А она сама ничего не помнит, кричит только ночами.
Он встаёт со своего табурета и направляется к печи. Лезет куда-то вниз, вынимая кирпичи.
— Иди-ка сюда, Илюха, — доносится его голос, и я встаю, иду к нему, бросая короткий взгляд на уснувшую женщину. — Руку сунь туда, там свертки.
Опускаюсь на колени рядом с Дедом и просовываю руку под печь. Два кирпича Афанасий вынул, и я свободно пролезаю рукой по локоть.
— Щупай там и сюда тащи, — подсказывает Афанасий.
Я веду рукой, натыкаюсь на кожу, в которую завернуто что-то твёрдое. Достаю восемь свертков разного размера и тяжести.
— Вот, — Афанасий срезает веревку, что стягивает кожу, и разворачивает, а там грубо отлитый слиток, похож на золотой.
— Это что? — беру из его рук тяжёлый предмет.
— Золото, — отвечает Дед. — Хватит тут?
— Для чего?
— Чтобы этой, Валерии, помочь? — и Дед смотрит на меня, брови седые хмурит, а в глазах такая надежда, что самого пробивает.
—
— Собирал, — ворчит Афанасий и отнимает у меня золото, снова заворачивает в кожу. — Ты это, собирайся, завтра я вас провожу. Поедешь Валерку лечить.
— Куда?!
— Да туда! — сердится на мою непонятливость Афанасий. — Золото есть? Есть. Вот и поставишь её на ноги, чтобы всем отомстить могла и разобралась, кто ей друг, а кто враг. Сможешь или кишка тонка?
Глава 15
Глава 15
— Ты что, с ума сошел? — спрашиваю я, возмущенно глядя на Деда, который старательно прячет свертки обратно в тайник.
Вскоре около его ног остаются лишь три свертка, и старик поднимается с колен.
— Бери, если не хватит, вернешься. Сразу всё не утащишь, тебе еще Валерку с собой вести, — отвечает он, словно не замечая моего возмущения.
— Ты понимаешь, что я просто не смогу это сделать? — уже спокойнее говорю я. — Ладно золото, может, я и найду, кому его продать, но как мне взять с собой Княжину? Да и куда?
— Я всё продумал, пошли, выпьем, — предлагает Афанасий и направляется в сторону кухни, точнее, пристроя, который объединён одной печью. Он ставит закопчённый чайник на чугунные решетки и подкидывает в огонь дрова.
— Хорошо, я тебя выслушаю, но имей в виду, твой план заранее провальный, — усаживаюсь за кухонный стол, накрытый клетчатой старой клеёнкой. В избе Афанасия чисто, но многое уже стоит заменить. Хоть я и мужчина, но вижу, что занавески на маленьких окнах стали старыми, а посуда постоянно коптится на огне.
Днем Афанасий бережёт топливо, генератор заряжает только вечером, да и то не всегда. Поэтому у него в сенях большой запас свечей. Сейчас на улице уже темнеет, и Дед зажигает керосинку, подвешивая её на широкую балку потолка. Затем он идёт в комнату, где мы оставили спящую Леру, и зажигает там ещё одну лампу.
— А то испугается, она темноты боится, — поясняет он мне, возвращаясь со спичками в руках.
— И ты предлагаешь мне вести её по тайге? — качаю головой. — Во-первых, долго она не пройдёт, сам понимаешь, силы не те, а во-вторых…
— Обожди, прыткий какой, — останавливает меня Афанасий. — Ты меня послушай, а потом будешь свои слова говорить.
Фыркаю, наливая себе чай в большую железную крышку. Чай Дед заваривает как чифир, после него у меня во рту несколько дней стоит горечь, но сейчас мне необходим этот напиток. Однако Афанасий достаёт из-под стола большую бутыль с мутным пойлом. Самогон разливает в гранёные стаканы и пододвигает мне сало, чеснок и самодельный хлеб в виде лепёшки.
— Режь, — передаёт он мне большой охотничий нож, и я строгаю едва подтаявшее в тепле замороженное сало.