Яд желаний
Шрифт:
— А что мне начальство скажет, что я в собственном дворе снимаю? Скажут, тебе что, лень пойти было на настоящее место происшествия?
— Да, действительно… — озадачилась свидетельница. — Как-то я не дотумкала… Слышь, да не помню я этот двор совсем! Я ж в нем не жила! Я ж туда случайно зашла. Там же Володька с Ленькой-жлобом тогда гоношились! Ленька меня всякий раз оттуда гнал — наша территория, говорит, а ты, тля огородная, не суйся!.. Сам он деревня, чтоб он еще раз сдох на том свете, сука!
— А женщину помнишь,
— Какую женчину?
Катя начала терять терпение. Сведения, полученные ею от Таньки-косой, не тянули даже на съеденную яичницу, не говоря уже об обещанной двадцатке.
— Тортик женщина вынесла, — терпеливо объяснила она. — Женщину помнишь? Высокая, низкая, старая, молодая?
— А зачем тебе? — Сомнения насчет Катиной профессиональной принадлежности, похоже, стали снова одолевать бомжиху.
— Ну что я в статье писать буду? Он что, с неба вам свалился, тортик этот?
— Да при чем тут тортик? Он что, жлоб, от тортика помер, что ли?
— Да, — сказала Катя. — Отравился. Он весь тортик сам и съел. Так мне Володя сказал.
— О-о-о! — взвыла Танька-косая на весь двор, и голуби, усевшиеся было спать на карнизе, испуганно захлопали крыльями. — О-о-о! Есть справедливость на свете! Так ему, пидорасу грёбаному, и надо! Тортик-то что, отравленный был? — спросила она, переходя почему-то на шепот.
— Просроченный, — осторожно произнесла Катя. — С сальмонеллой. Так мне в милиции сказали, — многозначительно добавила она. — Они же вскрытие делали.
— Хорошо, я немного ухватила, — порадовалась бомжиха. — Помню, срач еще на меня тогда напал… Или это после пасок? — спросила она саму себя.
— Так женщину помнишь?
— Не помню я никакую женчину. — Татьяна Петровна вздохнула. — Не видела, честно скажу. Я тогда в бачке рядом рылась, а потом смотрю — они тортик нашли. Я тогда расстроилась, что не я его надыбала, а оно радоваться надо было… А Володька чего? Как он жив-то остался? — спросила она Катю.
— А ему Водолажский тортика не дал, — напомнила Катя.
— Совсем?
— Совсем. Ни кусочка.
— Вот! — Бомжиха подняла вверх грязный палец с обкусанным ногтем. — Хорошие люди на свете жить остались, а гниде всякой туда и дорога!
— А сейчас Володя где? — поинтересовалась Катя. — Знаешь?
— В больницу его забрали. Сама видала.
— Он что, заболел?
— Да нет. Не заболел. Ногу сломал.
— А в какую его больницу повезли, не помнишь, случайно?
— А тебе зачем? — Бомжиха, видать, либо была непонятливой от природы, либо никому не доверяла. А скорее, наличествовало и то, и другое.
— Деньги ему причитаются в нашей газете, — пояснила Катя.
— Так давай я передам.
Особой хитростью Татьяна Петровна Губатова также не отличалась и быстро реагировала только на слово «деньги».
— Расписаться надо, а еще данные паспортные.
Танька-косая
— Хочешь, расскажу, как на помойке ребенка новорожденного нашли?
— Живого?
— Конечно, живого! В прошлом году…
— То, что в прошлом году было, мне не нужно. Про того ребенка по телевизору уже показывали.
— Ну, у меня-то телевизора нет, — пожала плечами Танька. — Откудова мне знать, что показывали, а что нет?
— В какой больнице Володя лежит? — оборвала ее журналистка.
— А я знаю! Родственница, что ли, чтобы мне докладывали!
Так. Значит, с переломом в больнице. Сейчас вернется Тим и подскажет ей, в какую больницу могли забрать бомжа с переломом. Или утром она наведет справки по своим каналам. Если дотерпит до утра, конечно. А еще лучше позвонить в дежурную прямо сейчас. И Катя встала с намерением тотчас же засесть за телефон, но ее остановил горестный вопль:
— Ты куда?! А деньги?!!
— Извини, задумалась. — Она достала обещанную двадцатку и отдала бомжихе.
Та мгновенно подобрела.
— Ну спасибо… так тебе историй всяких порассказать или как?
— В следующий раз расскажешь.
— А когда приходить-то?
— Когда я свободна буду. У меня работа, сама понимаешь…
Танька-косая с понимающим видом покивала.
— Ну, работа… конечно. А как я узнаю, что ты меня ждешь? Я женчина простая, у меня мобильника нет… пока.
— А я записку вот сюда, на ящик, положу, тогда и приходи.
— Ладно, договорились. И пожрать чего-нибудь не забудь. Да, и напиши, что это для меня. А то еще залезет всякая тварь…
— Катенька, здравствуйте! — Бомж Володя просиял, увидев Катю в дверях палаты. — Вы что, прямо ко мне или как?
— Конечно. Здравствуйте, Володя! А это вам.
— Ух ты! — Бомж Володя заглянул в пакет. — Ну, вы даете! В гости, с передачей.
Был он в ситцевой полосатой больничной пижаме, с загипсованной правой ногой.
— А я тут парюсь, парюсь. На улице погодка какая, а я здесь… Выпишут, уже когда слякоть пойдет, дожди, а потом морозы… Подвал-то мой, наверное, уже заняли… Буду на зиму глядя без крыши над головой. Вот не свезло мне с ногой этой! А как вы меня нашли?
— Я вам передачку оставила и записку, ну, как всегда. А ее ваша знакомая взяла. Танька-косая.
— Ну, вша прыткая! Кругом залезет! Любопытство ее и сгубит, как пить дать!
— Вот от нее и узнала, что вы в больнице. Поговорить мы можем?