Яд желаний
Шрифт:
— Вы к Анечке?
На ее настойчивые трели в дверь к Белько выглянула соседка по лестничной площадке.
— Она, наверное, в театре.
Катя и сама так думала.
— Может быть, вы пройдете, подождете? Она, возможно, скоро придет…
Катя с интересом посмотрела на соседку. Есть на свете женщины-вамп, женщины-девочки, женщины-мужчины и даже женщины-черепахи, как театральная дама Елена Николаевна. Соседка Белько, несомненно, была женщиной-карманом. Фланелевый халат, фартук и кофта на ней отличались обилием всевозможных карманов и карманчиков. И в каждом было полно всякой всячины. Левый карман кофты, например,
У Кати после целого дня походов по дворам и подвалам гудели ноги. «Придет или не придет Белько, не важно. Посижу, передохну», — решила она.
— Вы Анечкина подруга? — полюбопытствовала женщина.
— Вроде того, — неопределенно пожала плечами Катя.
— Или из милиции? — проницательно прищурилась соседка.
— Из милиции, — честно призналась Катя. — А что, видно?
— Вид у вас больно усталый. На ногах целый день? Вы что, все насчет того убийства?
— А вы знаете?
— Так приходили ведь ко мне уже! Ани тогда тоже дома не было, так я впустила к себе. Молодой человек такой… симпатичный.
«Сашка Бухин… или Лысенко?» — засомневалась Катя.
— А не помните кто? Документы он вам показывал?
— Как же, документы показывал… фамилия у него, как у композитора… Лысенко!
— А мои документы вам показать?
— Зачем же? Вы ведь не допрашивать меня пришли? Вы ведь к Анечке? Или к этому ее… режиссеру?
— А он тоже здесь живет? — осторожно спросила Катя.
Хозяйка глянула на нее доверчивыми, должно быть, когда-то яркими, а теперь выцветшими водянистыми голубыми глазами.
— Знаете, я сплетничать не люблю… тем более Анечка так хорошо ко мне относится. Всегда контрамарочки приносит… на все спектакли, и на балет даже, хотя я балет не очень люблю… И где сама поет, и где эта… жена режиссера этого… полная такая…
— Лариса Столярова?
— Да, Столярова. Хорошая певица, талантливая, хотя как женщина не слишком приятная, мне так кажется… Чайку не хотите со мной выпить? — предложила хозяйка.
— Только если и вы будете.
— Пять часов. Англичане, говорят, в пять часов как раз чай пьют. В кухню пойдемте?
Женщина поставила чайник, а Катя, блаженно вытянув под столом ноги, от нечего делать принялась глазеть по сторонам. От такого разглядывания иногда бывала большая польза — обстановка часто раскрывала то, о чем хозяева предпочитали умалчивать.
— Может, вам бутербродик сделать?
— Не нужно. — Катя смутилась.
Женщина явно была пенсионеркой, и кормить всех подряд бутербродами…
— Так вам с колбаской или с сырком? — продолжала настаивать та.
На полу стояла небольшая опрятная пластиковая мисочка, в которой на чистой салфетке лежали
— Животных любите? — спросила Катя хозяйку.
Та неожиданно всхлипнула, достала платок и промокнула глаза.
— Завтра девять дней, как нет моего Тосика… — Она кивком указала на стену, и Катя увидела фото, которое раньше не заметила. Симпатичная мохнатая черно-белая морда, глаза из-под длинной челки, пуговка носа. Фотография на уголке была перевязана черной лентой.
— А что случилось? Под машину попал? — участливо спросила Катя.
— В клинике сказали — энтерит… быстрая форма. Ну, хоть не мучился… Как раз в тот день заболел, когда эта Столярова к Ане, соседке моей, приходила. Он на нее так лаял, так лаял! Захлебывался прямо! Она, видно, животных совсем не любит, не то что Анечка! Та всегда Тосику что-нибудь вынесет — то косточки, то печеньице. Ну, люди разные бывают. А эта, смотрю, сторонится собаки, а может, боялась, что укусит. Только он совсем не кусался, он такой смирный был, ласковый… а мне совершенно как ребенок! Я ведь одна живу. Теперь и словом перемолвиться не с кем. Бывало, все с ним разговариваю: пойдем, говорю, Тосик, гулять? Как он радовался! Шею подставляет — это, значит, чтобы я ошейник надевала. А когда грязь, так дальше порога не пойдет — ждет, значит, когда лапки помоют… Вот вы говорите — у собаки души нет! Неправда…
Катя ничего подобного не говорила и даже не думала, но возражать не стала. Эта потерявшая любимую собаку гостеприимная соседка Белько была ей симпатична, и Катя решила не мешать, дать ей выговориться. Ведь когда у человека горе, он ищет сочувствия и понимания. А здесь, несомненно, было настоящее, большое горе…
— Да, так он, говорю, на эту Столярову вдруг лаять стал! Я ему — что ты, Тосик? Пойдем! Пойдем гулять скорей! А он ни в какую! Лапками упирается и даже рычит!
— А зачем она к соседке вашей, Ане Белько, приходила, не знаете? — неожиданно спросила Катя.
— Не знаю. — Хозяйка задумалась. — Только, простите…
— Катя, — подсказала симпатичная милиционерша свое имя.
— А я Катерина Михайловна. Тезка ваша, выходит. Вот и познакомились. Давно в милиции работаете, Катенька?
— Давненько уже.
— И звание есть? — полюбопытствовала Катерина Михайловна.
— Старший лейтенант. — Катя улыбнулась. — И отец мой в милиции служил. Умер он, а я, значит… — этой симпатичной женщине, так горюющей по своей собаке, Катя отчего-то смогла сказать об отце. Хотя об этом она предпочитала умалчивать не только в разговорах с посторонними, но даже с близкими людьми.
— Вы, значит, по его стопам пошли. — Хозяйка слегка улыбнулась.
— Вроде того.
— Ну, у каждого свое призвание… Да, а насчет Столяровой — не знаю, не скажу, зачем она к Анечке приходила. Вернее, не хочу сплетни сводить — к вашему делу, убийству певицы этой, Кулиш, я думаю, это не подходит…
— Катерина Михайловна, какие тут сплетни, — поощрила хозяйку Катя. — Знаете, бывает, такое подходит…
— Ну, вам виднее. Чаю вам наливать?
Не дожидаясь согласия, она разлила по чашкам чай, придвинула тарелку с бутербродами.