Ядовитая боярыня
Шрифт:
На торговой площади шествие остановилось.
По приказу Колупаева Глебов стянул с себя рубаху и оглянулся на палача. Помощник, дюжий детина, приблизился к нему с веревкой и, усевшись на корточки, стянул ноги осужденного. Затем, выпрямившись, пошарил глазами по толпе.
— А есть ли кто охочий пособить? — крикнул он, высматривая, не найдется ли добровольный помощник.
И таковой действительно нашелся. Какой-то рослый молодец, браво расталкивая прочих плечами, выбрался вперед. Харузин посмотрел на него с ужасом.
Красуясь,
— Дозволь помочь, — молвил он былинно и огладил бороду.
Глебов по знаку палача подошел к этому парню, который тем временем повернулся к нему спиной и принялся корчить забавные гримасы зрителям, и неловко ухватил его руками за шею. Помощник палача, взял за конец веревки, которой связал ноги осужденного, сильно дернул и поднял Глебова в воздух.
Наступил самый торжественный момент. Палач отбежал на несколько шагов. Держа кнут обеими руками над головой, он с громким криком приблизился к Глебову и опустил кнут на его спину.
— Искусно бьет, — отметил какой-то человек в толпе рядом с Харузиным. — Гляди, на тело только хвост кнута ложится… И полосы ровно ложатся, не пересекаясь…
Глебов только ахнул от первого удара, а от второго принялся мычать и так мычал не переставая, пока не осип и не замолчал. Теперь кричала только плоть, с каждым ударом рассекаемая почти до костей.
Удары наносились с большими перерывами. Палачу подносили квас, чтобы он мог освежиться. Выпив, он благодарил и обтирал лицо платком.
Пока палач отдыхал, помощник опускал веревку, и осужденный провисал до земли. Добровольный помощник крепко держал его за руки, потому что сам осужденный уже не мог достаточно сильно сцеплять пальцы на запястьях.
— Он забьет его до смерти? — спросил Вадим у Флора. — Как это у вас обычно делается?
— По-разному… Скорее всего, нет. Палач слишком хорошо знает свое дело. Глебов доживет до повешения.
Харузин был очень бледен. Его тошнило, и он стыдился этого еще больше, чем собственной сентиментальности. «Может быть, не думать о нем как о человеке? — размышлял он, лихорадочно соображая, как не опозориться прилюдно. — Представлять себя в кинотеатре…»
Но абсолютная подлинность, некрасивость зрелища разрушала все его попытки перевести страшные впечатления в плоскость искусства.
Вадим, краем глаза наблюдая за Эльвэнильдо, стыдился другого — собственной бесчувственности. Будучи здоровым и сильным молодым человеком, он обладал прекрасно развитым инстинктом самосохранения. И этот инстинкт не допускал в глубины Вадимовой души всю ту жуть, что сейчас разворачивалась перед его глазами.
Флор становился все мрачнее.
После перерыва пытка возобновилась. Палач сделал еще несколько ударов, затем аккуратно стер с кнута обрывки кожи и кровь, помял жесткий хвост пальцами, покачал головой и взял свежий кнут. В израненной развороченной плоти мелькнуло что-то белое — кость!
—
Лаврентий тихо ответил:
— Двадцать.
Палач тем временем дал знак опустить Глебова на землю и занялся его женой.
Длинную рубаху на женщине разорвали и спустили ее до пояса. На мгновение мелькнуло тело, очень белое, с увядшей грудью, перед глазами зрителей метнулось лицо, совершенно неживое, с нарисованными, казалось, глазами и приклеенным черным ртом. Она обвисла на спине помощника и, когда ее также подняли в воздух, чтобы начать наказание, громко, отчаянно закричала. У зрителей заложило уши.
— Я больше не могу, — сказал Харузин. — Ребята, я домой пойду.
Лавр схватил его за руку.
— Останься.
— Мне плохо, — пробормотал Эльвэнильдо.
Лавр молча перевел взгляд на осужденных. Услышав крик жены, Глебов зашевелился на земле. Кровь, заливавшая все вокруг него, захлюпала. Глебов явно пытался встать. Ему никто не препятствовал.
Второй удар вызвал новый резкий вопль, а затем вдруг все стихло. Тело женщины неестественно обмякло и провисло. Помощник палача выпустил веревку, добровольный подручный из толпы разжал пальцы женщины, впившиеся ему в ворот рубахи, и тело жены Глебова упало на землю рядом с бессильным мужем.
Она была мертва. Второй удар кнута переломил ей спину.
Глебов с трудом протянул руку, ощупал лежащую рядом — его пальцы провели по ее щеке, стерли с нее слезы и кровь.
Когда палач вновь начал поднимать Глебова для новой пытки, тот вцепился в растрепанные волосы жены, и вместе с осужденным мужем потащили вверх и убитую супругу.
Еле высвободили пальцы. Несколько волосков остались у Глебова в руке, и все время наказания он тискал их, как будто хотел найти в них защиту и утешение.
Как и предполагал Флор, палач хорошо знал свое дело, и после тридцати страшных ударов Глебова, еще живого, потащили на виселицу.
— Пойдем домой, — решил Флор. — Довольно с нас на сегодня. Обычно фальшивомонетчикам заливают в горло расплавленный металл.
Харузин зажал ладонями уши.
— Ребята, мне никогда в жизни еще не было так страшно, — признался он. — Даже когда меня убить хотели.
— А каково Колупаеву, — сказал Вадим, — ведь он такие вещи учиняет раз в полгода по собственной инициативе.
— Колупаев — государственный человек, — неожиданно вступился за приказного дьяка Лавр. — Он это не своей волей делает, но как бы по послушанию.
— Слушайте, — медленно проговорил Харузин, отнимая ладони от ушей, — а если Колупаев ошибся?
Они пробирались домой сквозь возбужденную толпу. Люди валом валили смотреть на казнь. Кое-кто, не скрываясь, злорадствовал. Кто-то вздыхал и крестился. Были и такие, что испытывали лишь любопытство. Смерть обладает удивительным свойством завораживать людей. И страшно, и глаз не отвести.