Ядовитый воздух свободы

Блейк Анна

Сначала Грин недооценил этого человека. Но сейчас, вглядываясь в его глаза, подумал, что Жанак может убить, если ему это будет нужно. Метье держался ровно. По его лицу струился пот, но в отличие от Смита он не проявлял признаков усталости или неудобства. Он был закален на работе.

Или не только на работе.

— То дело закрыто, а я понес заслуженное наказание.

— И все же. Лето. Поздний вечер. Вы на дорогой спортивной машине. У вас прекрасная должность: вы руководите всем материальным обеспечением лабораторий Туттонов. А потом — девочка на дороге. И конец. Куда вы летели, Метье? С кем вы были?

— Я… я был один. Все есть в протоколах

допроса.

— Спортивная тачка, практически ночь, чудесная погода, вы ехали с северной части города. Оттуда в одиночестве не возвращаются. Или нам стоит поискать в остатках леса вашу спутницу?

Метье перекосило.

— Да я пальцем ее не тронул!

— Значит, спутница все-таки была?

— Детектив, я не понимаю…

Он замялся и опустил глаза. Аксель слегка подался вперед, чтобы лучше видеть этого мужчину, который явно что-то скрывал.

— И зачем вам звонил Смит?

— Я же говорил, камеры, ремонт…

— Кто вы по образованию? — тут же задавал следующий вопрос Грин.

— Химик-технолог. Да какое это имеет значение?

— Вы сами делали взрывное устройство?

— Зачем мне его делать, детектив?

— Что такого случится, если мир узнает правду про смерть Констанции Берне?

Метье откинулся на спинку неудобного стула и посмотрел детективу в глаза. Аксель спокойно выдержал этот взгляд, сохранив невозмутимое выражение лица. Да, Жанак бывал на допросах и умел держаться, но он не сталкивался с тем, что на него вывалил Грин. Он начал теряться. Немного усилить нажим — и все.

— А вы наблюдали за работой Смита или предпочли дожидаться дома?

— Наверное, мне положен адвокат?

— Конечно, положен, есть же закон, — легко согласился детектив. — Скажите, а что вам сказала Мария Тейн, когда вы чуть не убили ее дочь?

— Мари… Она ничего мне не сказала.

И почему все мужики этого города так реагируют на имя писательницы? Грин заметил, как дрогнули зрачки Метье, выдавая симпатию или скрытое возбуждение. Уголки губ тоже приподнялись, а потом сложились в горькую усмешку. В целом он сохранил лицо, но от опытного взгляда детектива не скрылись мелкие изменения, микромимика, которая выдала его с головой. Мария Тейн и Метье Жанак. Как это мило. Мария Тейн вполне могла находиться в машине мужчины во время аварии, в которой чуть не погибла ее дочь.

Слишком много Марии Тейн в этом деле. И слишком внезапно и нелогично здесь появился Метье Жанак. Аксель смотрел на мужчину, выдерживая необходимую для сохранения должного уровня накала паузу.

— Вы были знакомы с ней? — наконец спросил он все тем же будничным и спокойным тоном.

Метье промолчал и отвернулся.

Телефон Грина пискнул. Аксель активировал экран и, увидев короткое сообщение от Оуена, улыбнулся. Приятно оказываться правым даже в мелочах. Обычно если Грин приходил к какому-то выводу, тот подтверждался. Но сейчас это получилось почти театральным. Меньше минуты с момента догадки до доказательств.

— Скажите, Мария Тейн находилась с вами в автомобиле, когда вы сбили ее дочь? Чем вы занимались, что не заметили девочку? — с некоторым нажимом спросил Аксель Грин, не отводя взгляда с блестевшего от пота лица мужчины.

Если бы не наручники и цепи, Жанак обязательно бы вскочил с места. Он бросился вперед, но остался висеть на цепях, чуть не ударившись о стол. Голова дернулась, мужчина чуть слышно выругался. Сел. На его лице отразилась ярость — холодная, расчетливая, почти звериная ярость. И это выражение Грину было знакомо. Именно так на него смотрели убийцы.

Все те бесчисленные злодеи, которых он вычислял и ловил. А когда-то давно еще и нейтрализовывал. Аксель почувствовал фантомную тяжесть пистолета в перевязи, инстинктивно откинулся на спинку кресла, скрываясь в тени, и прикоснулся пальцами правой руки к левому боку. Сейчас при нем не было оружия. Но обычно в такие моменты было.

— Зачем вы пытались меня убить, Метье? — негромко спросил Грин.

Жанак вяло покачал головой, мол, не знаю или не скажу.

— Посмотрите на меня.

Метье повиновался, и их взгляды снова встретились.

— В вашей квартире обыск, — решил перейти в наступление детектив. — Мы нашли компоненты самодельного взрывного устройства. Экспертиза на соответствие тому, которое подложили в мою машину, займет сутки, может, больше. Все это время вы можете сидеть в изоляторе и думать о том, что просрали единственный шанс получить снисхождение в суде. Вместо чистосердечного вы пытались водить меня за нос.

— Но вы не могли ничего найти в квартире! Это решительно исключено! Не в квартире.

— А где?

— Я…

Телефон Грина зазвонил. Аксель взял трубку, не сводя взгляда потемневших глаз с лица Жанака.

— Это Тодд, — счастливо сообщил криминалист. — Я тут в дачном домике вашего товарища. Добрался. Передайте агенту Стич спасибо за оперативный розыск адресов. Ну не скажу, чтобы ваш Жанак был криминальным авторитетом, но компоненты СВУ я нашел. И на первый взгляд они соответствуют вашей бомбе. Но это еще не все, детектив. Я тут обнаружил фотографию одной дамы. Фото старое, ему точно больше двадцати лет, но я ее узнал.

— Дайте-ка догадаюсь…

— Да. Мария Тейн, писательница.

— Спасибо, офицер Тодд. Делайте свою работу.

— Да, детектив.

Криминалист отключился. Аксель молча положил трубку на стол так, чтобы Метье мог ее видеть.

— До этого разговора у вас был шанс дать нам недостающую информацию. Теперь нет. Рассказывайте, Метье, что вас связывает с Марией Тейн. Почему вы храните ее фотографию и почему вы спустя столько лет защищаете эту женщину?

Глава девятнадцатая

Констанция Берне

Май 1967 года

Спутник-7,

лаборатория «Сигма»

Господи, что она наделала, как она могла прикрыться именем мужа? Неужели она забыла, что творил названный братец, когда они были подростками? Воспоминания о бесчисленных жертвах его ревности и жестокости в отношении животных и даже людей навалились на нее, прорвав выстроенную за неполных два десятилетия плотину. Констанция сбежала из дома в шестнадцать. И постепенно вытеснила из памяти все, что происходило, все, что она переживала, весь тот кромешный ад, который он называл любовью. Одержимость! Вот как это называется. Все началось, когда ей исполнилось одиннадцать, а ему двенадцать. Она быстро хорошела: светлые глаза, темные волосы и фарфоровая кожа делали ее похожей на дорогую игрушку. Отец радовался и говорил, что когда-нибудь ее личико будет светиться на билбордах. А брат мрачнел. Сначала молчал, бросая на нее бесконечные злые и задумчивые взгляды, а потом попытался ее поцеловать. Это было неловко и по-детски.