Ядовитый воздух свободы
Шрифт:
— Мы прошли большой путь, доктор Туттон, — вклинился Маттиас Баррон, и Констанция сделала шаг назад, в спасительную тень, чтобы перевести дух. — Но не дошли до конца. Наше исследование лонгитюдно, мы не можем за год сказать об итоговых результатах. Но маркеры, которые мы определяем, позитивны. «Алекситимия» действует так, как мы прогнозировали, даже глубже и мощнее. Да, есть побочные эффекты. Но что в этом плохого?
— Гнев — это база, — сказала Констанция, дождавшись паузы. — Конечно, его можно тоже глушить, но намного правильнее использовать его и углубить уровень влияния, развивать «Алекситимию» в том направлении, которое нам нужно здесь и сейчас. У нас почти пятьдесят респондентов. Результаты чрезвычайно устойчивы. Надеюсь, вы
— Они успели, — вмешался Арнольд Нахман, который во время ее выступления молча наблюдал из угла, сложив пальцы домиком и оценивая обстановку. — И даже начали задавать вопросы. Но сейчас почему-то молчат. Доктор Фир? Доктор Элингтон? Неужели вы не желаете поучаствовать в дискуссии?
Ученые покачали головами, и зеленые глаза Нахмана вновь вернулись к Констанции. Этот взгляд ей не понравился.
— Рано праздновать победу, — сказала она. — У нас еще много работы. Но если вы посмотрите на цифры еще раз, увидите, что все это не зря. Сейчас мы изучаем изменение физического состояния респондентов. Коррелляционный анализ я предоставлю позже. Гипотеза в том, что снижение эмоционального фона влечет за собой развитие физической составляющей. А это откликается вашему желанию создать… как вы там говорите? Идеального солдата?
— Нахман, — вступил Туттон, — кажется, твой специалист злится. Почему?
Арнольд смерил ее прохладным взглядом и улыбнулся коллеге.
— Она первозданный исследователь, Ричард. Дай палец — откусит руку.
В зале рассмеялись, а Констанция закусила губу. Утром они повздорили. Она сказала, что нужно еще время и другой профиль людей. Нахман разозлился, сообщив, что деньги не валяются под ногами, как и люди. Она сослалась на важность исследования. Он — на то, что лучших условий ей никто бы не предоставил. Это не первая ссора. Но обычно они горячо и бурно мирились. А в этот раз Арнольд просто уехал на работу. И встретились они только сейчас. На презентации отчетности. Он даже не удосужился поговорить с Констанцией перед важным выступлением.
Мерзавец.
Женщина почувствовала, как на глазах выступили слезы ярости, но сдержалась. Братишка сдержал слово и превратил ее жизнь в ад. Она стала нервной и дерганой, срывается на самом близком человеке, ища в его действиях подвох.
Она и так ждала подвоха и сложных разговоров во время презентации. Впервые вся «Шестерка» собралась вместе.
Она снова оказалась в одном помещении с отцом. Но он ее не узнал. Снова.
Спасибо пластике, которую девушка сделала когда-то давно. Спасибо времени за то, что преобразило ее. Спасибо тренировкам за то, что удалось изгнать из подсознания ту маленькую девочку, чьим телом и душой владел сумасшедший брат.
— На этом презентацию отчетности можно считать завершенной, — резко сказала Констанция, заставляя себя смотреть на Арнольда. — Готова ответить на ваши вопросы после перерыва. Профессор Нахман, позвольте вас на пару слов.
Не дожидаясь ответа или разрешения, Констанция скользнула в боковую дверь, пробежала по коридору и влетела в свой кабинет, с трудом сдерживая слезы ярости и бессилия. Ее жизнь свернула не туда, поехала по сломанным рельсам и в любой момент может влететь в пропасть. А Констанция лишь добавляет и добавляет газу, будто сама мечтает о том, чтобы разбиться. Она почти удивилась, когда дверь открылась и в кабинете показался Нахман. Арнольд прислонился спиной к гладкой поверхности, надежно зафиксировал замок.
Сухой щелчок отрезвил женщину. Она подняла на мужа сухие, но воспаленные глаза. Нахман хмурился.
— Что с тобой творится? — негромко спросил он.
Она ненавидела этот вопрос. Рассказать ему все? Он точно станет ее презирать. Если он уйдет, останутся только работа и респонденты, только наука и будущее в ней. Но мечтала Констанция о другом. Женщина вскочила с места, пересекла помещение и, приподнявшись на цыпочки, запустила дрожащие пальцы в густые
— Что с тобой творится? — хриплым от нахлынувшей страсти голосом спросил мужчина, покрывая ее лицо и шею поцелуями.
Констанции хотелось плакать. Она растворялась в его объятиях, черпала в них силу, она доводила его, провоцировала, манипулировала, но теряла весь свой воинственный настрой, стоило сухим и горячим губам мужа коснуться ее кожи. Ничего не менялось. Обычно страсть проходит, исчезает, уступая место другим чувствам, неважно, теплым или нет. Но с Нахманом все было с точностью до наоборот. Будто бы они узнавали друг друга заново, будто каждый раз касались друг друга с пылкостью первого раза. Женщина, не ответив, потянулась к ремню его брюк. А потом вскрикнула — он неловко сжал ее предплечье.
Она успела забыть, вытеснить это. Этот ужас, когда другой мужчина держал ее за руку в железных тисках. Тогда ей удалось уйти, в очередной раз заявив, что между ними ничего нет, не было и быть не может. Удастся ли в следующий раз?
Нахман отстранился.
— Что?
— Прости. — Констанция не могла смотреть ему в глаза, подалась вперед и попыталась снова поцеловать, но Арнольд не позволил. Он убрал ее руки со своего пояса, стянул с нее халат. Женщина почти не сопротивлялась, понимая, что это бесполезно. И лихорадочно придумывала очередную ложь, которая бы помогла убедительно объяснить, откуда у нее обширный синяк. Утром Констанция рассматривала его в зеркале. Списать на падение не получится.
Следом за халатом Арнольд мягко, но уверенно расстегнул ее рубашку, спустил рукав и от неожиданности отступил.
— Что за черт, Констанция?
— Э-э-э… синяк?
— Но откуда?
Она пожала плечами и, оттолкнув мужчину, зло натянула рубашку обратно.
— Я работаю с людьми. Порой неуравновешенными, порой ошибаюсь. Схватил кто-то из подопытных. И стоило ради этого лишать нас столько редкого в последнее время удовольствия?
Зеленые глаза Арнольда вспыхнули.
— Знаешь, что я не люблю больше халтуры? Я не терплю ложь. Нас ждут. Но вечером ты объяснишь мне, что происходит.
— Иначе что? — вздернув подбородок, с вызовом спросила Констанция. — Разведешься со мной? Посадишь на сухой паек? Уволишь? Поверь, уж ты-то не в состоянии меня запугать.
Для этого есть другие. Гораздо, гораздо страшнее.
Глава шестнадцатая
Аксель Грин
Спутник-7
Грин всей душой ненавидел расследования, которые по мере формирования мозаики фактов показывали, насколько же тупа и непрофессиональна следственная группа. Ему нравилось работать над неразрешимыми загадками, нравилось играть с серийными убийцами, заставлять их ошибиться, с помощью Карлина выводить их из равновесия, показывать, что полиция всегда на шаг впереди. Ему нравились интеллектуальные бои и вкус победы, даже когда он омрачался личными переживаниями. В текущем деле не было ничего из перечисленного. Грин понимал, что как только он получит доступ в архивы, как только взглянет на пару-тройку документов по истории Констанции Берне и лаборатории, истина раскроется. Сразу. Без прелюдий и долгих расшаркиваний. Это тлен, мрак и обесценивание труда следователя, потому что следователь становился долбаным менеджером архива, или как там его можно назвать.