Якорь спасения
Шрифт:
– Вещь небольшая, но емкая, - бросая в своем кабинете на диван плащ и шляпу, проговорил Илларион Варсанофьевич. Его теперь вроде бы прорвало, и он продолжал: - И заглавие емкое - "Наше время". Как раз то, что требуется. Гений, между прочим, потому и гений, что острее всех чувствует веление времени. Мастерство может быть и просто у талантливого или одаренного человека, а вот эпическое чутье, широта этакая - лишь у гения!
– Но повестушка-то не очень большая, может быть, и не эпического звучания, - попробовал внести
Кавалергардов подошел к столу и прочно уместился в своем редакторском кресле.
– Ну что вы такое бормочете?
– посмотрел он с укоризной на Аскольда, как разочарованный учитель смотрит на безнадежного ученика.
Чайников пожал плечами - мол, вам виднее, я только так, предположительно, нисколько не настаивая.
Кавалергардов вызвал Лилечку и тут же приказал:
– Замов ко мне! И вот еще что: назавтра срочно созываем редколлегию. В обычное время. Явка всем обязательная. Каждому скажите, что вопрос наиважнейший. И больше ничего. Никаких комментариев. Обо всем узнают здесь. Все!
Явившиеся замы были опрошены:
– Текущий номер в графике?
– В графике, - заверили, как по команде, Петр Степанович и Степан Петрович.
– Придется ломать график, - отрезал, поднимаясь со стула Кавалергардов. Он кивнул на лежавшую на столе рукопись и пояснил: - Будем давать. На открытие.
– Августовский номер у нас открывается романом Артура Подлиповского "Сон и явь", - напомнил Петр Степанович.
– Знаю, - рубанул Кавалергардов.
– С продолжением в сентябрьском, - поддержал коллегу Степан Петрович и добавил: - Подлиповский категорически против сокращений, настаивает на разверстывании в трех номерах.
– К черту! Не хочет, пусть забирает и печатает где вздумается. Авось без него не пропадем, - демонстрировал непреклонную решимость главный.
Петр Степанович и Степан Петрович, округлив глаза, переглянулись, мол, как рубит.
– Гений, - ткнул пальцем в рукопись Кавалергардов, объясняя этим коротким словом все своим замам, - не чета Подлиповскому. Тут объективная оценка, - Илларион Варсанофьевич кивнул в сторону Чайникова.
Петр Степанович и Степан Петрович обратили вопрошающие взоры к Аскольду. И тот кратко пояснил:
– Машина открыла в самотеке. Единственный пока случай. Дважды проверял. Точно - гений.
Последние слова Чайников произнес как бы оправдываясь, - ничего поделать нельзя: объективно установлено - гений. А перед ним хоть кто посторонится.
– Успеем ли дать на обложке текущего номера рекламу? Скажем, в таком духе.
– Кавалергардов воздел очи к потолку и, покрутив пальцем, продолжал: - Читайте в следующем номере масштабную эпическую повесть Акима Востроносова "Наше время" о делах и людях современной эпохи. В общем, в таком духе что-нибудь завлекательное.
Петр Степанович потянулся было к гениальной рукописи, но на нее опустилась тяжелая ладонь
– Экземпляр пойдет сейчас же на вычитку корректорам. Прочитаете в гранках. Дорог каждый час.
Начертав размашистым почерком в углу первой страницы "Срочно. В набор" и поставив свою подпись, которая состояла всего из четырех букв "ИКав" и волнистого хвостика, Кавалергардов вызвал Лилечку, вручил ей рукопись для немедленной отправки в корректуру и в срочный набор.
Петр Степанович и Степан Петрович попытались хоть на полчасика задержать гениальную рукопись и ознакомиться с ней хотя бы по диагонали. Но тщетно. Всегда точнейшим образом исполнявшая приказания своего шефа, Лилечка не позволила им этого. Замам пришлось знакомиться лишь с несколькими абзацами, которые они прочитали на ходу, пока неумолимая секретарша несла повесть в корректуру.
Из этих нескольких фраз Петр Степанович и Степан Петрович сделали вывод, что проза нового гения несколько традиционна. Замы попытались выведать более подробные сведения у Чайникова, но что мог сказать Аскольд Аполлонович, если и он рукопись не прочитал?
Уединившись, Петр Степанович и Степан Петрович осторожно поделились друг с другом соображениями о том, что как-то странно получилось, - никто, кроме умной машины, рукопись не читал, шеф, полагаясь лишь на свою ноздрю, объявил повесть гениальной, отправил в срочный набор и ломает готовый номер.
– По меньшей мере, - сказал Петр Степанович, - неоправданная поспешность.
– Я бы сказал, даже неуместная поспешность, - обиженно добавил Степан Петрович.
На более острую критику действий главного ни Петр Степанович, как первый зам, ни Степан Петрович, как просто зам, не решились.
А Кавалергардов в тот неспокойный день несколько раз давал о себе знать. Через час он позвонил Лилечке и справился, ушла ли рукопись в корректуру. Потом позвонил и Петру Степановичу, которого попросил не спускать глаз с корректоров и сделать все для того, чтобы сегодня же рукопись ушла в наборный цех и завтра же, в крайнем, самом крайнем случае, послезавтра, у него на столе непременно лежали гранки. В конце дня Кавалергардов позвонил еще и Чайникову и приказал ему приготовить врез к повести с краткой биографической справкой, раздобыть фотографию автора.
– Где же я ее возьму?
– чуть не плача, взмолился Аскольд.
Но Илларион Варсанофьевич и слышать ничего не желал.
– Хоть из-под земли!
– рявкнул он в трубку.
– Мы же никаких фотографий авторов до сих пор не давали.
– До сих пор нет, а на этот раз дадим.
– Ведь ни один толстый журнал не печатает фотографий публикуемых авторов, - пытался изо всех сил отбиться от трудноисполнимого задания Чайников. Но Кавалергардов был непреклонен.
– Другие нам не указ. Фотографию дать обязательно, - раздраженно проговорил главный и положил трубку.