Якутия
Шрифт:
– Выходите!
– крикнул Август.
– Это нас!
– тут же отреагировал Софрон и вскочил.
– Давайте, побежали, быстрее, спешите!..
– Как вы мне надоели, - блаженно улыбаясь, сказал Головко.
– Все время куда-то бежать, стремиться...
– На этот раз мы, кажется, улетим, - сказал Софрон.
– Вот это хорошо!
– воскликнул Головко и немедленно встал.
Они подошли к вертолету.
– Здравствуйте, - сказал Жукаускас, обращаясь к пилоту.
– Да мне плевать!
– сказал он, недовольно осмотрев мускулистую фигуру Головко.
– Мне заплатил Август очень много, чтобы я вас доставил, и я согласился. Кто вы и что вы, я не знаю, и мне чихать. Но если вы проговоритесь, вас тут же уберут. Раз, вжик, хрясь, бум, и мне срать на это.
– Видите, сколько средств я потратил на наше общее дело!..- растроганно воскликнул Август.
– Не видим, - сказал Головко.
– Да ну вас! Впрочем, я на вас не обижаюсь. Но я вас уверяю, что очень много.
– Я верю, - произнес Софрон.
– Эй, вы, - рявкнул пилот.
– У меня нет времени. Я не могу больше здесь оставаться! Полезайте в вертолет, и мы взлетаем.
– Это геликоптер, - сказал
– Прощайте, друзья!
– воскликнул Август.
– Передайте там привет Ване и Дробахе, как только увидитесь! Я пошел.
– Вы когда-нибудь летали на этой штуке?
– спросил Софрон у Головко, когда тот был уже в проеме входа в вертолет. Абрам Головко обернулся и сказал:
– Я всегда летаю без штук, мой глупый сослуживец. Во сне я даже был баллистической ракетой.
– И вы думаете, все будет нормально?
– Ну конечно! Ведь там высь!
Замба первая
Небо было вокруг них, когда они летели вперед к другим событиям своего прекрасного пути. Вертолет тарахтел и дребезжал, как какой-нибудь шумный строительный агрегат, который забыли выключить беспечные рабочие, обрадовавшиеся весне; летчик решительно нажимал на рычажки и кнопки, устремляя свою машину серебряного цвета вдаль с почти реактивной скоростью; справа сияло солнце и слева сияла луна, и непонятно было, что из них отражает что; и все было блекло-сияющим и сизым, словно на некачественной цветной фотографии; и тундра внизу выглядела, как какое-то единоцветное бесконечное поле> в котором, если приглядеться, можно было усмотреть разные оттенки, складывающиеся в общий фон, как в красивой ткани, состоящей из самых различных ниток, сочетающихся в один пестрый монолитный цвет, уже практически неразложимый ни на какие другие.
– Это - рай тундры, это - поднебесье севера, это - вершина света земли, - шептал Головко.
– Я люблю лететь, я чувствую страх, я зрю смысл. Полет есть серия падений, каждое из которых рождает взлет. И мы качаемся в воздухе, как в божьей колыбели, и рука, нас качающая, есть бензиновый механизм. Преодолеть ветер значит оказаться где-нибудь еще.
– Что вы делаете?
– спросил Софрон Жукаускас, пристегнутый ремнями к креслу. Головко отвернулся и плюнул.
– Я так хочу есть, что я, наверное, свихнусь. Эти гады в Кюсюре ничем не кормили!
– воскликнул Жукаускас.
Головко открыл рот и высунул язык. Из его глаза выкатилась слеза.
– Вы плачете?!
Пилот сурово сжимал штурвал, и не обращал внимания ни на Жукаускаса, ни на Головко. Он был в кабине, они же сидели в узком салоне, где не было ничего, кроме большой лейки коричневого цвета. Салон плавно переходил в эту кабину, завершающуюся широтой синего простора в сферической оконной открытой вертолетной передней части, и был похож на сумеречный туннель смерти, заканчивающийся слепящим выходом в воскресительный новый свет, или на глазной нерв, пробивший себе путь сквозь череп в ширь закругляющегося самим собой перед миром глаза. Пилот, сидящий в высоком кресле был одет в красный шлем, на котором было синими буквами написано <Мирный ЗУ-ЗУ>. Жукаускаса вдруг обуял дикий животный страх.
– Все впустую!
– крикнул Головко жалобно. Пилот повернулся прямо в кресле и посмотрел на них, улыбнувшись.
– Это - сверхскоростной, гениальный американский вертолет!
– отчетливо произнес он.
– Мы скоро прилетим в прекрасный Мирный. Видите - заправляться по пути и не надо!
– Вы управляйте!..
– озабоченно воскликнул Софрон.
– А то мы будем падать!..
– Спокойствие!
– рявкнул пилот.
– Я включил автомат. Скоро я повернусь. Да и нужны вы мне! Но смотрите: если кто-нибудь узнает, что я такое делаю, считайте, что вы трупы.
– Так точно!
– подобострастно проговорил Софрон.
– А что такое <зу-зу>?
Пилот рассмеялся и ответил:
– <Зу-зу> называется специальная экологическая служба тундры. Она охраняет численность мошки. Жукаускас сморщился.
– Вот именно, приятель мой, на хер эта мошка, ее и так до фига, верно?! Гадость такая!.. Я б ее всю переморил. Да в Мирном ее и нету, не осталось. Ее вывели, и правильно сделали, а <зу-зу> развыступалось, доказывая, что нарушили какой-то хренов баланс. Но ни черта не нарушили, еще лучше стало. Она вся вымерла от жары, вот и слава богу!
– Отлично!
– крикнул Жукаускас.
– Как отлично? Ты что хочешь сказать? В конце концов, <зу-зу> - моя фирма, и я не позволю говорить всякую дрянь... Это уж мое дело, куда я летаю. На бумаге я изучаю наличие мошки. Но ведь ее и так полно?
– Конечно!
– крикнул Жукаускас.
– Да помолчи ты!
– Послушай, - вдруг сказал Головко угрожающим тоном, - помолчал бы ты сам!
Пилот быстро поглядел на Абрама и недовольно повернулся обратно.
– Спасибо вам!..
– растроганно пробормотал Жукаускас.
– Да ну!
– мрачно произнес Головко и хлопнул ладонью себе по колену.
Они летели и летели под шум стрекочущего, надоедающего своей надежной громкостью, мотора. Казалось, что беззвучие может существовать только во сне, или вне всего. Фоном жизни стала вечная машинная вибрация. Внизу опять началась лесотундра с чахлыми лиственницами и кривыми хилыми пальцами. Полярный день стал превращаться в приполярный вечер. Вертолет был крепким и ладным, как великолепно произведенный, выставленный в витрине, какой-нибудь красочный товар, на который указывает своим длинным крашеным ногтем характерная большеротая фотомодель. Наверное, он мог выдержать настоящую войну. Жукаускас мрачно посмотрел на иллюминатор и закрыл один глаз.
– Я хочу есть!
– воскликнул он.
– Все напрасно!
– тут же отозвался Головко.
– Да что такое?!
Абрам Головко всхлипнул и жалостливо вздохнул.
– Все впустую, все не имеет смысла, все оказалось ерундой и маразмом; и нету никаких точек опоры, ценностей и главных жизненных идей!.. Ведь я - еврей, я всегда был счастлив и рад, что я - именно еврей, представитель Божеского народа, а оказалось, что это то же самое, что и землеройка,
– великая прекрасная Якутия стала подчинена этой Депии, а не Великому Израилю. Но сейчас, когда есть Израиль, а также есть Еврейская Автономная Область на Дальнем Востоке, даже и ежу понятно, что все, что находится между ними - тоже Израиль. Конечно, Израиль только один, но в таком случае можно назвать вышеупомянутую большую страну, например. Великая Еврея. И все остальное тоже есть Еврея, потому что ведь Земля круглая! И она вертится, блин! Поэтому, с какой стороны не повернуть - Еврея, Еврея, кругом одна Еврея. И надо сражаться, драться за это! И я, как Авраам, отдам всю кровь свою до капли за это. На своем месте, в своей Якутии, за того еврейского парня, который не увидел Якутии, я буду приближать светлый всееврейский миг счастья. И солнце есть еврей, и пространство, и время! Еврей Эйнштейн говаривал, что все относительно, но все эти относительности сливаются в одном едином Вечном Жиде, который обнимает собой все! И вот зачем я вступил в ЛДРПЯ! Дробахе все равно, да к тому же, на первых порах я полностью с вами согласен. Разрушить Советскую Депию, туннель под Ледовитым океаном, связь с Америкой - это хорошо, а вот потом уже - дудки! Потом, как написано во всех наших текстах, протрубят разные горнисты, и всемирная битва всех евреев во всем мире установит единый порядок. И я буду наместником Якутии! Но все впустую, все тщетно, все оказалось бредом... Ведь - Якутия - родина тунгусов, Израиль вообще оказался малюткой. Бога по всей видимости, еще не было, а я понял смысл бытия, и мне теперь все равно. Но как грустно! Я могу распылиться на двенадцать тысяч точек, могу летать, могу видеть свет, радость, восторг и все тайны; могу любить и быть любимым, могу гореть и зажигать, могу жить и воскресать, но я не могу больше вернуться в этот сладкий, одномерный и самый лучший мир простого Израиля, где есть я, Якутия и моя цель; и где мы просто можем плыть на корабле посреди Лены, и нам не нужно ничего говорить!.. Где моя глупость, где моя религия, где моя война!.. Неужели, Израиль - то же самое, что и Советская Депия, только с другой стороны?! И что тогда есть Якутия? А может, она и есть все?!!