Янтарная Цитадель (Драгоценный огонь - 1)
Шрифт:
В нескольких шагах за повозкой стояла еще одна, а дальше - третья. Изомира уже пронаблюдала, как укатываются в ночь три подобных экипажа. Сейчас пришла ее очередь.
– Хитро удумано, - произнес голос над ее плечом.
Оглянувшись, Имми увидела здоровенного, медведеподобного парня. Таких, как она, из него можно был двух накроить, а отблеск в его сонных глазках под густой и курчавой черной шевелюрой ее напугал. Она бы и хотела отделаться от нежданного собеседника, да не знала, как.
– Что?
– Повозку на рельсы поставить. Лошадям, глядишь, и тащить легче.
– О...
"Мне все равно, -
– Я домой хочу".
– Следующие!
– гаркнул стражник.
– Не торопитесь. Места всем хватит. Отхожее в заднем конце. Завтракать будете в Маннанете.
Изомира вместе с другими рекрутами ждала, покуда не выкликнут ее имя, прежде чем вскарабкаться по крутой лесенке в фургон. Внутри рассаживаться пришлось на двух скамьях, друг напротив друга, так что колени сидящих едва не соприкасались. К своему расстройству Имми обнаружила, что человек-медведь расселся напротив нее. Большая часть рекрутов, как и она сама, была совсем юна и очень расстроена. Четверо стражников - женщина и трое мужчин - вошли последними, заняв места у печурки в дальнем конце. Сейчас огонь не горел, но Имми уже начала задумываться, а много ли будет от печки толку, когда похолодает.
Старший стражник, мужчина лет пятидесяти, не слишком страшный и нимало не озабоченный своими подопечными - со стуком задвинул засов и крикнул кучеру, что можно отправляться. Вагон качнулся, трогаясь с места, подвешенные под потолком лампы закачались, и вместе с ними заметались по стенам тени. Изомира вцепилась в скамью. От страха у нее закружилась голова. Скрипя и содрогаясь, повозка двинулась в ночь.
Вскоре мельтешение теней унялось. Тяжеловозы двигались мерной рысью, а вагон катился намного ровнее, чем обычные экипажи, но от потряхиваний и качки у Имми вскоре заныли кости.
Трудно было избежать взглядов сидящего напротив парня. Изомира пыталась глядеть в стену, в потолок, в пол, но всякий раз, как ее взгляд падал на медведеподобного, она замечала, что он не сводит с нее глаз. Она вздрогнула, чувствуя себя ужасно неловко. Попробовала закрыть глаза, но сон не шел, и только перестук колес становился слышней и страшней.
– Ничего себе!
– проговорил светловолосый юноша, сидевший рядом с "медведем".
– Никогда такого не видел.
– Должно быть, царь очень мудр, раз придумал такую повозку, - заметила темноволосая соседка Изомиры.
– Но я б лучше сидела дома, рядом с любимым.
– При разговоре она вертела в пальцах изящный медальончик из белого опала.
– А я - нет. Хочу посмотреть Париону. Меня зовут Лат.
– А меня - Серения.
Молодежь вокруг Изомиры принялась переговариваться, знакомиться, рассказывать, кто откуда родом. Пытались разговорить и ее, но девушка не могла заставить себя присоединиться. Слишком давили тоска и отчаяние. И все же журчание голосов успокаивало. Кто-то завел старую песню, остальные подхватили; звучали вперемешку знакомые мелодии, и еще не слышанные. Песня убаюкала Имми, и та провалилась в полудрему, воскрешавшую перед глазами картины прошлого.
Все, что случилось после Излучинки, смазалось в памяти. Это случилось так быстро, так неумолимо, словно она стала паутинкой, лишенной веса и воли. Ее усадили в седло впереди одной из всадниц, сунули в руки узелок с вещами, не дали даже попрощаться с Линденом... даже
Когда они покидали деревню, случилось что-то жуткое. Излучинцы бежали за ней, часть всадников повернулась встретить их. Потом слышались крики, и ужасный гам боя... а потом небо потемнело, и Изомира ощутила чужое, страшное присутствие, но конница по приказу Бейна быстро увезла ее подальше от тех мест.
С того дня ее преследовали кошмары. На расспросы ее никто не отвечал. Даже больше, чем расставание с семьей, ее тревожила судьба родных после того дня... если не их жизнь.
К тому времени, когда отряд достиг Хаверейна, Изомира осознала весь ужас ее положения. Сама она устала и натерла бедра седлом, но привычные к разъездам царские вестники останавливались лишь ради кратких привалов. Они не были к ней жестоки - всего лишь безразличны - но ее пугали уже одни их грубые манеры и тот простой факт, что они были чужаками.
Поначалу Изомира пребывала под ложным впечатлением, будто в ней есть нечто особенное, из-за чего ее избрали по царскому указу. Но когда они достигли города, там поджидали другие солдаты и кучка юношей и девушек из Хаверейна и окрестностей, набранных в рекруты, как и она сама. Тогда Имми поняла - она не особенная. Она лишь одна овца в пастве. Знание это одновременно успокаивало и пугало.
Всю жизнь о ней заботилась семья. Ни от кого - кроме Руфрида - она не слышала недоброго слова. Пусть она казалась родным чужой - слишком светлая, слишком открытая для темных сторон бытия - но они понимали и всегда защищали ее.
Сейчас ее никто не защищал. Ее даже не знал никто.
В Хаверейне рекрутов погрузили на телеги и отправили в Скальд по дороге, узкой и засыпанной кремневым боем. На ухабах телегу так трясло, что Изомире казалось, будто она рассыпается на кусочки. Кто-то из ее спутников радовался, кто-то плакал, сама же девушка замкнулась, не проронив ни слова, ни слезы. Ей казалось, что этот путь никогда не кончится.
Каждую ночь они делали привал и валились спать в разбитых у дороги палатках, но этих коротких часов никогда не хватало, чтобы отойти с дороги. Усталость глодала Изомиру изнутри. Еда была съедобная, но ее не хватало даже для Имми с ее птичьим аппетитом. В первый же вечер главный над солдатами строго предупредил всех, что попытка к бегству строго карается.
– Почему нас взяли в плен?
– крикнул какой-то юноша.
– Мы ничего дурного не сделали!
– Вы не пленники!
– рявкнул воевода.
– Вы государевы слуги, а это значит - закон и к вам относится, деревенщина вы этакая! Теперь вам жить по-новому, вот и привыкайте.
Изомира лежала на холодной земле, не смыкая глаз, и взгляд ее упирался в дальние холмы, и она думала "Вот если я встану, и пойду, и пойду, я через пару дней буду дома..." Заполночь тот юноша, что задал вопрос, попытался сбежать. Охрана поймала его и избила. Утром он вышел в кандалах, покрытый синяками и ссадинами. Это послужило уроком остальным. Но по большей части это был мирный и верный царю народ; не в их природе было противиться или спрашивать слишком о многом. Внезапно Имми пришло в голову, что солдаты-горожане это тоже знают... и презирают своих подопечных за это.