Янтарные слезы Феникса
Шрифт:
ГЛАВА 24
Бывает и ответы даны, однако нельзя сказать, чтоб стало легче
Сидя в закрытом преподавательском отделе библиотеки, куда я поволоклась после путаного рассказа Шисса, в голове билась лишь одна связная мысль: плохое настроение — гарант того, что его уже никто не испортит. Однако и мечтать не приходилось, что сие мой случай. Ведь я сама поспособствовала этаким разрывам шаблона. Десяток книг с матово черными обложками, перечеркнутые алыми лентами, обретавшиеся перед моим осунувшимся от усталости лицом, были солидарны с этими умозаключениями. Пусть и молчаливо.
Кто сказал, что выбор станет простым? Но с извилистой дорожки уже не сойти.
— Что ж ты, спасительница, пригорюнилась? Случилось чего?
Вздрогнула, позабыв про домового Трезвия, который от нечего делать, сидел рядом и вязал. Почему очеловеченная нечисть выбрала себе именно такое увлечение взамен распитию алкоголя, я не ведала. Но когда впервые одобрила, миниатюрный библиотекарь прямо-таки лучился счастьем. И навязал мне семь пар носков и два шарфа.
Сейчас же "бородатая бабушка" сам того не подозревая попал по самому больному. Да уж, спасительница, чтоб его. Какое же точное определение. И пусть после той истории с ключом только так меня и называл, весь глубинный смысл открылся лишь сейчас…
— Да так, — решила отнекиваться, дабы не пугать беспокоящегося библиотекаря, — дела… девичьи, — закончила весьма обтекаемо, ибо язык на достойную ложь не расщедрился, что гном на милостыню.
— А-а-а, ну так на то и возраст такой, беспокойный, — с житейским знанием, облегченно поведал домовой, вновь концентрируясь на светло-бежевой пряже.
Кивнула, соглашаясь, и опять углубилась в поиски. Догадка практически растеклась на поверхности, словно пенка молочная, осталось вовремя ее снять. А еще, обрезать огненному защитнику все шансы ко мне добраться, дабы не помешал он этим начинаниям.
— Трезвий, а ты часом не знаешь, где найти информацию по оборотням? Интимного свойства? — уточнила и улыбнулась, завидя, как поперхнулся и порозовел старенький блюститель морали.
— Интересные у тебя девичьи дела, — заметил нечисть возмущенно и даже спицы отложил.
Снова потом сетовать станет, что я его сбила.
Потерла утомленно устроившие колокольный бой виски, поглядела за окно, выдающее час поздний, и спокойно отметила, что скоро предстоит начать задуманное. Откладывать себе дороже, каждый час — счет на утраченные жизни. И пусть незнакомых мне нелюдей, но от этого не намного легче. Утренняя вереница раненных солдат до сих пор стояла перед глазами…
— И все-таки? — к пущему библиотекарскому негодованию, не спешила я смущаться и отступать.
— Анатомический атлас рас Бьютола в общем разделе глянь, — насупив брови, выдал дедушка.
— Мне бы больше конкретики, — положила подбородок на скрещенные руки и рожицу умильную скорчила. — А то рас много… Боюсь, застряну где-то между эльфами и вампирами, и про оборотней забуду в итоге.
— Охальница, — то ли возмущенно, то ли тщательно скрывая восхищение, припечатал дед. Но видя, что и этакие характеристики меня не трогают, буркнул: — Что именно тебе надо знать о хвостатых?
— Фи, — наигранно скривила носик, — как не толерантно. А, между прочим, далеко не у всех оборотней хвосты
— Иными словами — знаний в тебе, спасительница, предостаточно. Почто старичка отвлекаешь тогда? — заключил он лукаво.
— Хочу про истинность пары почитать, Трезвий, — перестала разыгрывать комедию, и спросила у библиотекаря напрямую: — А конкретней, как от этой милой особенности экранироваться?..
Лиррен Фирсен, притулившись к массивной, а главное, надежной колонне, дожидаясь правителя Рандии, откровенно дремал. Нет, в других обстоятельствах он бы себе такого непочтения к собравшимся не позволил, но…
В конце концов, выдастся ли еще минутка-другая на отдых?
С того памятного бала, когда андрогины нанесли первый мощный удар и повылазили из нор дроу, будто крысы, у него даже присесть времени не нашлось, не то что уснуть. Нескончаемые допросы, отчеты, наступления, защита периметра, попытка не то что одолеть врагов, а хотя бы удержать границы. Опыт мужчины был востребован во многом. И требовать его не стеснялись. В прочем, не из тех Лир, кто бы стал отнекиваться родовитостью и положением.
Открылась входная дверь, пропуская уверенно зашедшего наследника Окаянного Владычества, тоже вызванного на очередной совет. Песчаник вновь заявился в маске, отчего приоткрывший один глаз мужчина, тут же его захлопнул — ничего примечательного разглядеть не выйдет. А нос Фирсена и без помощи органов зрения подметил — разит от парня далеко не благородным вином. Каждый как может, справляется с нынешней ситуацией. А может и не только с ней… Судя по догадкам младшенького братца, демон этот неровно дышит к его девочке, чем печалит, что Лию, что Демира.
Последний, к слову, на появление конкурента отреагировал вполне равнодушно. Всячески демонстрируя нелепость сих предположений. Однако и вовсе списать их мужчина не спешил, уже давно убедившись — зятек ему достался редкостной крепости. Такого попробуй пробей, да пойми, что он там на самом деле чувствует. А уж на словесные реверансы тот и вовсе мастаком слыл одаренным, способным переговорить даже синичку, что для главы дома Фирсенов явлением оказалось новым и занимательным. Да и в глубине души… Так далеко, что он никогда никому не сознается, но мужчина испытывал некое удовлетворение, замешанное на мужской солидарности, раз за разом наблюдая, как приструняется рядом с ним Лианель.
Тихонько крякнув, Лир прогнал неуместные мысли. Как отец, он просто обязан периодически, хоть и для вида, но пенять зятя. Пусть и пока в перспективе. Вот бы уже поскорее это событие состоялось. Правда, время… Неподходящее не придумаешь. И нужно бы все отложить, однако мужчина упорно не желал никаких отсрочек, будто фата могла послужить для Лии щитом, способным ее уберечь.
— Ты бы присел, что ли. А то стоишь в тени, словно наемник, того и гляди в кого кинжалом метнешь, или по темечку дубинкой тюкнешь, — раздался голос Волина, который сам на кресле не то что сидел, а буквально возлежал, раскинув в апатии руки и широко расставив ноги, позабыв про природную эльфийскую грацию и утонченность. На лице его прямо вырисовывался ехидный лозунг — к рыхту манеры, если болит каждая нервная клеточка. А не нервная уже померла, но тихо.