Ярлык Великого Хана
Шрифт:
– Кто у вас тут самый бедный?
– А вот Ксенев Илья,– указал староста на приземистого чернобородого мужика средних лет.
– Сколько же у тебя земли, Илья? – спросил у него Василий.
– Ноне только пять четей осталось, твоя княжеская милость,– ответил мужик.
– А другие двадцать куда подевались?
– Да, вишь, как оно получилось,– начал рассказывать Ксенев.– От родителя, значит, мы с братом Трофимом наследовали без малого сорок четей. Два коня тожеть было. Ну, стали вместях хозяевать, не делясь. Попервах все ладно шло, а потом повернуло да и пошло как под откос… Один год был неурожай,– пришлось
– Вот оно как,– промолвил Василий.– Но токмо свободному человеку в кабалу идти – это уж последнее дело.
*Четь, или четверть – старинная земельная мера, равная до XVII в. половине старой десятины, или, приблизительно, трем четвертям гектара.
Надобно тебе снова на ноги становиться, Ильи! Подати ты как платишь,– как и все другие?
– Не, мы, безлошадные, платим только четвертую часть супротив обычной раскладки.
– Ладно, от податей и от числа тебя на пять лет ослобоняю вовсе. Пришлю тебе такоже коня. Староста, сколько у вас еще безлошадных?
– Окромя Ильи, есть еще один,
– И ему будет от меня конь. А запасные земли у вас
есть?
– Чуток есть, твоя княжеская милость.
– Прирежь из них Ксеневу четей десять и другим малоземельным, коли таковые имеются, тоже добавь, чтобы меньше пятнадцати четей ни у кого не было. А как обзаведутся вторым конем, еще по десяти четей им дашь.
– Да ведь земля-то опчая,– возразил староста.– Я без согласия мира ее раздавать не волен.
Твоя правда, мир уважать надо. Но ведь тут, почитай, все в сборе, вот и решайте сейчас. А я послушаю,– есть ли средь вас такие, которые своему же брату помочь не схотят. |
– Да чего тут решать? – загудели со всех сторон голоса – Знамо дело, добавить им пашни! Без лошадей, вестимо, ента земля ни к чему им была, а ежели князь им коней дает, о чем толковать?
– Вот и ладно,– сказал Василий.– Стало быть, дело решено.
– Слов не найду благодарить тебя, батюшка князь! – со слезами на глазах сказал Ксенев, кланяясь Василию в землю.– Ведь это я прямо как вдругораз родился!
– Может, есть у кого какие просьбы аль жалобы? – спросил Василий.
Последовало долгое молчание. Потом в дальнем углу народ начал перешептываться, и наконец оттуда вытолкнули вперед дюжего мужика с курчавой русой бородкой.
– Обижает нас прикащик боярина Шестака, Федька Никитин,– кланяясь Василию, сказал он.– Где только возможно, норовит нам поруху сделать, аспид!
– Что ж он такое делает?
– А чего удумает, то и делает! То, к примеру, боярским стадом наши поля потравит, а то нашу худобу к себе загонит и опосля откуп требует, якобы она боярский хлеб топтала. А летось вот пригнал на мой луг косарей и велел им
*Числом называлась дань, собираемая для татарского хана.
– Ну, а ты что, смолчал?
– Пошел я до его, а он крик поднял. «Ты что, говорит, сукин сын, видал, как я твое сено косил да возил? А коли не видал, помолчи, не то шкуру спущу!» А чего там было видать, коли люди, что мой луг косили, сами о том сказывали!
– А боярину ты не жалился?
– Жалился и боярину. А он говорит: «Не могет того быть, чтобы мой прикащик такое содеял. На кой ляд нам твое сено, коли у нас свое девать некуды? То, говорит, не сумлевайся, кто-либо из вашей же общины украл. Только ты, говорит, не печалуйся, я тебя, коли хочешь, своим сеном ссужу, опосля отработаешь».
– Во! во! – раздались голоса.– У его завсегда так! Что хошь предлагает, а вот поддайся, возьми,– только и очухаешься, как пойдешь по миру али влетишь в кабалу!
– Это дело я разберу,– нахмурившись, сказал Василий,– и сено свое ты обратно получишь. Как звать тебя?
– Иваном звать, Купреевым, всесвстлый князь.
– Ладно, что еще есть у вас?
– Железом бы нам трошки разжиться, батюшка князь,– сказал кто-то из толпы.– Пашем мы деревянной сохой-косулей, а земля у нас, сам ведаешь, из-под лесу: что ни колупни, то и корень! Было бы железо, наковки можно было бы поделать на сохи, а то и окованный подсошник пустить, для отвалу. Тогда и пахать бы можно поглубже, и работа бы спорее пошла.
– Это ты дело говоришь,– живо ответил Василий, сразу заинтересовавшийся такой новинкой.– Как звать-то тебя?
– Турин я, Демьян, твоя княжеская милость.
– Ты что, где-либо видал такое али сам придумал?
– Проходил тута минувшим летом странник и баил, что эдак пашут в иных землях, где он побывал.
– Добро, Демьян, пробуйте и вы. Дам вам железа и кузнеца хорошего пришлю из города. Ежели это дело у вас пойдет ладно, мы и в других местах то же заведем. Ну, что ж,– добавил Василий,– коли все сказали, на том беседу нашу закончим. Пособляйте один другому и до кабалы своих но допускайте. В случае же кто станет обижать вас али беда какая приключится, доведите о том прямо мне, вот хотя бы через земляка вашего Лаврушку. А пока бывайте здоровы.
Из села Клинкова Василий со своими людьми направился прямо в усадьбу боярина Шестака. Лицо его было хмуро и сосредоточенно, за всю дорогу он не проронил не слова.
Въехав на боярский двор, загроможденный всевозможными службами, и не обращая внимания на заметавшуюся во все стороны боярскую челядь, он сурово спросил выбежавшего ему навстречу дворецкого: – Боярин дома?
– В Карачеве он, твоя пресветлая княжеская милость,– кланяясь в землю, ответил дворецкий.
– Позвать сюда прикащика Никитина!
Струсивший дворецкий бегом кинулся исполнять приказание. Через несколько минут перед князем предстал высокий чернобородый детина, с красной рожей и заплывшими медвежьими глазками. Он старался держаться с достоинством, но это ему плохо удавалось.
Ты прикащик боярина? – спросил Василий, не отвечая на его низкий поклон.
– Я самый и есть. Чего изволишь, твоя княжеская милость?
– Это ты летось приказал у клинковского смерда Ивана Купресва выкосить луг и свезти сено в боярскую усадьбу?