Ярость ацтека
Шрифт:
– За мной, – резко бросила девушка и быстро зашагала по улице.
Я последовал за ней в центр города. В голове у меня крутилось множество вопросов, ни на один из которых не было ответа. Неужели Роза до сих пор думает, будто я убил ее брата? Но зачем ей в таком случае понадобилось спасать меня? Возможно, родные Карлоса решили сами осуществить кровную месть? Решив прояснить ситуацию, я заявил:
– Послушай, я вовсе не убивал твоего брата.
– Не сейчас, – прошипела Роза.
Хотя внешне она была очень похожа на покойного ученого, характер у девушки был совершенно другой. В Розе чувствовалась твердость, которой недоставало ее брату, и я не сомневался, что
Роза завела меня в лабиринт узеньких, извилистых, пересекавшихся и переплетавшихся без всякой системы улочек. Дома здесь по большей части были построены еще в Средние века, но все вокруг бурлило какой-то лихорадочной активностью, словно в разворошенном муравейнике.
Мы оказались в Старом городе, в самом сердце его – квартале под названием Барри Готик. Эта древнейшая, восходившая еще к временам римлян часть Барселоны была буквально нашпигована бесчисленными мастерскими и лавками, представлявшими все мыслимые промыслы. Как правило, каждую из них держал мастер-ремесленник с одним-двумя подмастерьями или учениками, причем семьи хозяев в большинстве случаев проживали на верхних этажах над заведениями, а подмастерья ночевали, кто где смог устроиться. Улицы тут назывались соответственно. Мы миновали Бочарную улицу, на которой, о чем красноречиво свидетельствовал знак на въезде, изготавливали и чинили винные бочки. На Игольной, как и следовало из названия, делались иголки, а на Веревочной размещались мастерские, где крутили лини и бечеву. Капитан «Морского кота» говорил мне, что в Старом городе даже слепец без труда найдет дорогу и сообразит, где он находится, ориентируясь по характерным для того или иного промысла звукам и запахам.
В этом районе находились также Кафедральный собор и Большой королевский дворец, в котором некогда Колумб предстал пред августейшей четой.
Когда мы проходили мимо королевского дворца, Роза (вообще-то она мне до сих пор не представилась, но со слов Карлоса я знал, как зовут его сестру) вперила в меня многозначительный взгляд и промолвила:
– В этом дворце есть помещение, где вершит свой суд инквизиция. Говорят, если люди там лгут, стены дрожат.
Интересно, что она пыталась мне этим сказать?
Вскоре мы оказались на улице под названием Дагуэриа и вошли в заведение точильщика ножей. Двое молодых подмастерьев, затачивавших лезвия, даже не взглянули в нашу сторону, когда мы прошли через рабочее помещение и стали спускаться по лестнице в подвал. Я покорно, как агнец на заклание, следовал за Розой, ибо выбора у меня не было. Когда мы достигли подножия лестницы, из сумрака внезапно выступили двое мужчин, а еще двое материализовались на ступенях позади меня. В руках все четверо держали кинжалы.
– Это тот самый ублюдок, который убил моего брата, – заявила Роза.
62
Подняв руки, дабы присутствующие убедились, что у меня нет оружия, я сказал:
– Я был другом Карлоса и не убивал его.
– Негодяй заслужил смерть! – прошипела Роза. – Он французский шпион.
– Да не слушайте вы ее, – попытался оправдаться я. – Меня прислал сюда из Кадиса полковник Рамирес для выполнения важного задания. Я должен связаться с партизанами, борющимися против французов.
– Убийца! – завопила Роза, задрала юбку и выхватила из-за подвязки кинжал.
– Прекрати! – приказал
– Но, Касио...
– Помолчи, кому сказано. Убить его мы всегда успеем. Сначала надо выяснить все, что ему известно.
– Клянусь, что меня прислал полковник Рамирес, – промолвил я, улыбаясь. – Допросите меня, а если уличите во лжи, пусть Роза меня убьет.
Человек, звавшийся Касио, подступил ко мне ближе. Подозреваю, что он был всего несколькими годами старше меня, от силы лет тридцати, но уже порядком уставший от жизни. Кинжал он держал в больших мозолистых, явно привычных к какой-то грубой физической работе – может быть, у кузнечного горна – руках. Коренастый, крепкий, этот Касио выглядел грозно и производил впечатление.
– Я прибыл сюда, чтобы помочь сопротивлению, а не погибнуть от рук его бойцов, – гнул свое я.
– Допустим. А что случилось с братом Розы? Почему ты выдавал себя за него?
В который раз уже за последнее время моя жизнь висела на волоске. Я так устал изворачиваться, что сейчас сделал нечто, совершенно для меня не характерное.
Сказал правду.
– Меня зовут Хуан де Завала, я прибыл из колоний, из города Гуанахуато, что в Бахио, в Новой Испании. На моей совести немало грехов: я частенько лгал, а иной раз, в силу необходимости, и воровал, но я не убийца. Вернее, мне доводилось лишать жизни людей, но только защищаясь, и Карлоса я не убивал. Он был моим другом. Я пытался спасти его, когда на Юкатане на нас напали индейцы, но Карлос умер от ран у меня на руках, оставив мне медальон и кольцо, которые наказал передать своим близким.
Касио хмыкнул, но как-то невесело.
– И ты, стало быть, явился сюда, почитай, через полмира, чтобы выполнить последнюю волю покойного друга.
Похоже, этот парень мне не поверил.
– Сейчас я объясню вам, каким образом попал в Испанию. Видите ли, после того как я спасся от дикарей, меня приняли за Карлоса. Когда меня нашли, при мне были его бумаги. И я рассудил, что будет лучше назваться чужим именем, поскольку в Новой Испании меня разыскивали. Но поверьте, вовсе не потому, что я злодей и преступник, просто сеньора Фортуна отвернулась от меня, сделав изгоем.
И я поведал присутствующим свою печальную историю: рассказал, как в один «прекрасный» день беззаботный кабальеро, проснувшись, узнал, что он не знатный богатый гачупино, а сын ацтекской шлюхи, а также о том, как, скрываясь от альгвазилов, я повстречал в Теотиуакане Карлоса, поступил к нему на службу и оставался при нем до самой смерти молодого ученого на Юкатане. Я опустил лишь несколько деталей, касающихся красавицы графини и убийства священника-инквизитора в Кадисе.
Когда я закончил, в помещении повисло молчание, которое явно не сулило мне ничего хорошего. Касио смотрел на меня так, будто я был одним из тех людей, которые, если верить Карлосу, обитали на других планетах. Он медленно покачал головой и заключил:
– Прямо не знаю, как теперь и поступить: лить слезы над этой печальной историей... или перерезать тебе глотку как величайшему вруну в христианском мире.
– Подобную историю никому не придумать, – заметил человек, стоявший рядом с Касио. – Право же, этакого и самому Сервантесу не сочинить.
– А вот мы сейчас проверим, – отозвался Касио. – Доставь-ка сюда indiano.
Это слово я слышал впервые: оказывается, людей, которые отправились в американские колонии в поисках удачи, а потом вернулись домой, в Испании именовали americanos или indianоs. А мы у себя дома называли их гачупинос. Пока мы ждали этого indiano, я попытался объясниться с Розой.