Ярость ацтека
Шрифт:
Я уже слышал эту историю на рыбачьем судне, но не стал указывать Розе на то, что многие сомневаются в ее правдивости, поскольку Луис Благочестивый умер еще до рождения Гифре.
Неожиданно моя собеседница умолкла и воззрилась на меня яростным взглядом.
– Что случилось?
– А ну прекрати так похотливо на меня таращиться. Только тронь, и я отрежу твой pene и забью его тебе в глотку.
!Аy de m'i! Интересно, сколько запрашивают здешние putas.
64
Следующую ночь я провел в гостинице, той самой, где, как предполагалось, должен был остановиться по прибытии, чувствуя по обращенным ко мне взглядам, что здесь, похоже, всем подряд было поручено за мной наблюдать. Роза разбудила
– Давай быстро перекуси, и мы отправляемся.
– Отправляемся куда?
– Доставлять товар. Надо разнести два мешка кухонных ножей.
– А что, шпионить ты уже бросила?
Она подняла брови.
– Скажи это достаточно громко, и ты живо окажешься в лапах бальи. Знаешь, кто это такой? Этим французским словом называют представителя Наполеона в той или иной области Испании – генерала, ведающего тайной полицией, вершащего суд и вообще обладающего здесь всей полнотой власти. Бальи занят как сбором налогов, так и отловом испанцев, которые недовольны французами. Этот малый складывает головы партизан в ту же корзину, что и собранные им деньжата.
Все-таки хорошо, что рядом была Роза, не дававшая мне распускать слишком длинный язык. Волоча на себе один из мешков, я шагал за ней по улочкам города. Наконец мы вышли на длинный, широкий, прямой бульвар, называвшийся, как сказала моя спутница, Лас-Рамблас. Роза постоянно останавливалась возле домов или лавок и заходила внутрь, под предлогом доставки товара. А уж что она заносила туда на самом деле, этого я не знал, ибо ждал снаружи.
Мы прошли мимо французского патруля: Роза остановилась, поприветствовав солдат улыбкой, и на беглом французском языке представила меня капралу как своего кузена. Когда мы двинулись дальше, она сказала:
– Здесь, на бульваре, они чувствуют себя гораздо увереннее, чем в Старом городе. Еще бы, ведь нельзя стрелять из пушки из-за угла.
– Не понял, – честно признался я, и девушка пояснила:
– Лас-Рамблас был когда-то речным ложем. Если не ошибаюсь, само это название в переводе с арабского означает нечто подобное. В старину улицу проложили по извилистому дну высохшей реки. Впоследствии, по приказу короля, ее расширили и спрямили, снеся много боковых улочек, так что она сделалась достаточно широкой и почти такой же прямой, как стрела.
Проходя мимо Цитадели, мы увидели болтавшиеся над массивными воротами тела повешенных. А напротив, через дорогу, перед караульным помещением выстроилась длинная вереница людей. Молодых мужчин там практически не было, в основном старики, женщины и дети. Выглядели они как на похоронах, да и неудивительно: эти люди пытались выяснить судьбу своих родных и близких, схваченных французами.
– Эти мерзавцы казнят людей каждый день, – сказала Роза. – Французы надеются, что смогут управлять нами с помощью страха, но все эти зверства лишь разжигают в людях гнев, и народ поднимается на борьбу. Подобное печальное зрелище ты увидишь повсюду, не только здесь, в Барселоне, но и в самых маленьких городках и деревушках. По всей Каталонии люди скорбят по своим близким: отцам, матерям, сыновьям, дочерям, которых проклятые оккупанты уводят из домов неизвестно куда, убивают, насилуют, бросают в темницы. А сколько несчастных просто исчезли без следа, так что родные даже не могут выяснить, живы они или нет. Французы способны отправить человека за решетку за что угодно, просто за косой взгляд или невинную жалобу. Бывали случаи, когда жителей целой деревни поголовно отправляли в тюрьму, а то и казнили, просто чтобы нагнать на других побольше страху.
Шпионы у французов повсюду: на площадях и перекрестках, в гостиницах и тавернах. Ни в ком сегодня нельзя быть уверенным, даже в священнике, которому исповедуешься в своих грехах. Но особую жестокость захватчики проявляют по отношению к тем, кого подозревают в сочувствии повстанцам. Если они только заподозрят, что хоть кто-то в семье связан с партизанами, мигом всех арестовывают и начинают пытать, добиваясь признания. Я, например, отослала мать из города к братьям на тот случай, если враги прознают обо мне правду, и разрешила ей вернуться, лишь когда пришло известие о приезде Карлоса.
–
– Нет, но он один из видных партизанских командиров в Каталонии.
Честно говоря, я не мог оставаться равнодушным: смелость и решительность людей, поднявшихся на борьбу с захватчиками, произвели на меня сильное впечатление. И тем не менее я спросил:
– Роза, неужели ты, Касио, другие ваши соратники не боитесь: ведь вы рискуете не только своими собственными жизнями, но и жизнями своих близких.
Девушка остановилась и впилась в меня взглядом.
– У Касио нет семьи, о которой он мог бы тревожиться: в один далеко не прекрасный день он обнаружил своих жену, детей и старого отца болтающимися на дереве на окраине родного селения.
И Роза стала рассказывать мне о партизанской жизни, походившей на жизнь диких зверей: зимой и летом в лесах и горах, в постоянном движении, зачастую скрываясь от преследователей. В хорошую погоду, и если в целом дела шли хорошо, командиры легко находили добровольцев, но стоило установиться ненастью или пойти полосе неудач, как число желающих помогать повстанцам резко шло на убыль. Случалось, люди отказывались сражаться, заявляя, что должны вернуться домой для уборки урожая: надо ведь кормить свои семьи. То же самое говорили рыбаки во время путины. Кроме того, французы следили за всеми крепкими и здоровыми мужчинами. И если шпионы вдруг доносили об их долговременных отлучках, всю семью мигом арестовывали, а бывало, что и расстреливали, даже не удосужившись доказать вину.
Обе стороны в этой войне действовали, повинуясь инстинкту насилия.
– Лично меня, – призналась Роза, – бойцы сопротивления в равной мере восхищают и пугают. Отряды иной раз напоминают волчьи стаи: стоит вожаку дать малейшую слабину, и кто-нибудь, кому не терпится дорваться до власти, засадит нож ему под ребра. Кстати, сам Касио добыл свой первый мушкет, зарезав французского солдата кухонным ножом: этот малый изнасиловал его жену.
Она покачала головой.
– В отличие от моего глубоко интеллигентного брата, для которого революция была мечтой, а не практическим делом, большинство партизанских командиров порой больше похожи на атаманов разбойничьих шаек. Им приходится непросто: одновременно требуются твердость и гибкость, ведь в партизаны вступают самые разные люди из всех слоев общества. А знаешь, как непросто ладить с жителями деревень и маленьких городков. Не только французы облагают их поборами, но и партизаны, которым нужны деньги на провиант и оружие. Если вожаки перегибают палку – а попадаются, как это ни печально, отряды, которые представляют собой настоящие шайки разбойников, грабящих и убивающих своих же соотечественников, – городские общины закрывают перед ними ворота. Так, Касио пришлось убить одного из своих командиров, друга детства, жестоко обобравшего одно селение. Весть о бесчинствах этого человека стремительно разлетелась по округе, и Касио пришлось пожертвовать старым товарищем, чтобы не лишиться поддержки местных жителей. Тем более что от населения нам требуются не только провиант и деньги, но также информация – сведения о передвижениях вражеских войск, а нередко и убежище.
То же самое касается и отношений с церковью. Б'oльшая часть низшего духовенства настроена против французов. Наполеон сам виноват: его солдатня превращает монастыри в казармы и конюшни, убивает священников, насилует монахинь. Однако духовным лицам приходится соблюдать осторожность, потому что французы пристально за ними следят. Достаточно малейшего повода, чтобы повесить приходского священника.
Надо же, сколько тут оказалось всяких тонкостей, о которых я никогда не задумывался: партизанским командирам приходилось решать вопросы тыла и снабжения, привлечения и обучения новобранцев, да и еще множество иных. В моем представлении партизаны – это были мужчины (ну ладно, изредка женщины), которые покидали рано поутру свои дома с мушкетами на плече, чтобы сразиться с французами, и вечером возвращались ночевать. Однако выяснилось, что в действительности они сталкивались с теми же проблемами, что и регулярные воинские части. И если их потребности были скромнее, так ведь и возможности тоже, причем в гораздо большей степени.