Ящик водки. Том 2
Шрифт:
— А, знаю!
— Ну. И позвал с собой меня.
— А что ж ты не пошел?
— По причине полного непонимания бизнеса и неприязни к нему. И относительно слабого интереса к большим деньгам.
— Вот ты рассказываешь, что ничего не смыслишь в бизнесе. А между тем… (Дальше мы обсуждаем мои успехи в бизнесе, о которых мы тут ради экономии места не будем распространяться. — И.С.)
— Я тогда спросил Сунгоркина: «А с чего ты взял, что я — бизнесмен? Какие основания? Я же не фарцую, бабок нет… Любопытно услышать. Может, потому, что я не ворую?» Но он объяснил: люди часто не воруют только потому, что у них нет возможности спиздить безнаказанно. Пока они этим не проверены, ни о чем судить нельзя. А назвал Сунгоркин три необходимых для бизнесмена
— Вот и я об этом же! Ты себя позиционируешь как человека страшно далекого от коммерции, но это так неубедительно.
— Но бизнес мне действительно не нравится. Это же занятие наискучнейшее! Но вернемся в 89-й. Не пошел я строить новый отдел с Сун-горкиным — хотя лучше начальника на тот момент не видал. Он ничего не забывал, никого не кидал, людей расставлял по деловым качествам… И еще он сильно помог мне с той же квартирой. Я перед «Комсомолкой» работал в «Собеседнике». И стал там проситься на полставки — чтоб иметь время на МЖК. Но мне тогдашний начальник «Собеседника» сказал: «Это твои проблемы! Или ты работай в полный рост, или уходи совсем». А Сунгоркин меня к себе взял с какой-то минимальной зарплатой и от ежедневного хождения на службу освободил. В общем, потряс он меня. До этого я от начальников видел только кидалово, наезды, подставы и эксплуатацию.
Вот. А без него меня начали увольнять из газеты. По профнепригодности. Началась нудная процедура… Но я людей пожалел и написал заявление по собственному.
— А почему они тебя увольняли? Может, ты действительно профнепригоден? Ты об этом не думал?
— Гм… Не думал! При том что я всегда об этой истории рассказываю с гордостью — не каждого журналиста ведь увольняют по таким основаниям.
Комментарий Свинаренко
Прежде не думал, а теперь вот сел и подумал. Действительно, я не раз себя ловил на каком-то всплеске эмоций, когда слышал, как знакомые журналисты говорят о себе: «Я — профессионал!» Мне было интересно понять, отчего я так не говорю. Даже в шутку? Чего такого я в журналистике не умею, чтоб скромничать? Чем я хуже других? И у меня пошла такая цепочка мыслей. Профессию же эту называют второй древнейшей. Значит, если девушка говорит, что она профессионалка, то смысл такой: за бабки она готова красиво обслужить любого. А которая сама решает, кому давать, — та уж точно не профи. С таким подходом на панели особо и делать нечего. Вот и в журналистике профессионал, по идее, должен писать что ему скажут. Этого обосрать, того похвалить. «Я не читал романов Пастернака, но книжки его говно…» «Лично Леонид Ильич Брежнев…» Запретить толлинг и петтинг… Лужков ворует — Лужков святой… Олигарх экономит на алиментах… Семья и нефть… Братки — нежные и пушистые… Ну типа того. Мне же очень трудно отказать себе в удовольствии ляпнуть что-то для красного словца. И потом, когда какой-нибудь лох начинает учить меня журналистике… Как не послать? Зачем тогда жить, если не можешь себе позволить даже такого маленького удовольствия, как послать человека, если хочется? Ну, как при этом называть себя профессионалом?
Я потом, кстати, через сколько-то лет пришел к Жене Анисимову в «Комсомолку» — посоветоваться, я людей набирал на новый проект, на хорошие бабки. «Ну, какие же тебе люди нужны, сформулируй!» — говорит он. Я затрудняюсь с ответом. И тут в дверь заглядывает один из тех, кто меня тогда увольнял. Я ору: «О! Витя! Заходи! Слушай, ты сейчас никого по профнепригодности не увольняешь? Я б взял, мне как раз хорошие ребята нужны…» Он как-то засмущался, а я его между прочим серьезно спрашивал.
Кох: — Ты все-таки давай попытайся объяснить, почему не пошел в коммерческий отдел.
— Гм… Ну, тут надо
И начинаем там из грязи выковыривать эту самую картошку… Охоты не было особой. Двое ребят отмазались так: нанялись чистить сортиры. И были счастливы, думали — вот мы как всех наебали! Очко драить — это ж счастье. А я пристроился выпускать газету лагерную.
— Лагерным придурком!
— Типа того. Я писал, фотографировал, печатал на машинке. Меня потом попрекали, что совесть потерял: ну, на любом другом бы факультете делал стенгазету, — но на журфаке, это уж слишком! Верх цинизма!
— Я знаю очень много бизнесменов, которые избрали такой стиль — прикидываться идиотами.
— Да? Гм… Забавно.
— Так вот, ты — классический пример такого рода бизнесменов. Это довольно эффективная тактика. Хорошо известная.
— Постой, но я же не бизнесмен. У меня ведь нет «мерса» и дачи в Жуковке.
— А в рамках образа и не должно быть. Ты ж дураком прикидываешься.
— Тебе бы все шуточки шутить. Давай я тебе расскажу историю про бутлегерство на картошке. Она — про бизнес и его место в моей жизни.
— А, я помню эту историю. Ты рассказывал.
— Не, не. Я тебе это рассказывал как смешной случай из жизни — а теперь ты послушай как притчу прорусских и бизнес. Значит, лагерь. Жизнь идет. А выпивать-то надо. И вот выясняется, что в лагере идет торговля самогонкой. Один наш однокурсник завел бизнес — покупает в деревне за полтора рубля бутылку, а продает в лагере по два. Имеет грубо десятку в день. Все нормально, да? Бизнес как бизнес. — Да.
— Какое мое дело? Казалось бы. Но я пошел к нему и объявил, что с этим покончено — не будет он на товарищах наваривать. Он удивился. И объяснил, что я ему помешать не смогу — у него клиентура, поставщики, и все довольны. А я на рынке игрок новый и потому должен отдыхать. Правомерная позиция? Ну. Но что делаю я? Нахожу его поставщика и перевербовываю. Это несложно: надо прийти в ближайшую деревню и постучать в первую избу, вычислить дядю Колю, втереться к нему в доверие.
— А, ты поставки замкнул на себя.
— Да. Самогонку принес в лагерь, где и продал по себестоимости.
— Ты торговал в ноль.
— Ну да, вместо того чтоб иметь десятку. Что я с этого имел? Только геморрой — мотаться туда-сюда. Ну, мне разве только наливали, из уважения. И гут мне конкурент назначает стрелку. Предстоит разборка. Я влез к человеку на территорию, сломал ему рынок…
— Ладно б ты наживался!
— О чем и речь. Я затратил огромные ресурсы… Чтоб бескорыстно уничтожить человеку бизнес. И вот мы сражаемся на футбольном поле. При стечении народа. Все было непросто — он покрупней меня, покостистей, но мне посчастливилось отправить его в нокдаун. И все, в общем, сочли, что бой окончен за моим явным преимуществом.
— Пиздец какой-то. В студенческой среде — чисто тюремные нравы.
— Думаю, эти нравы к нам тогда, в том случае, приходили не из тюрьмы, а из Советской Армии, в которой послужило уже большинство студентов журфака. Но понятия же едины — что на зоне, что в войсках.
— То, что ты человеку сломал бизнес, — поступок мудацкий совершенно. Ладно б наживался, не так обидно.
— Я тебе рассказываю, как это выглядело. Я был тогда совершенно уверен в своей правоте!
— Но теперь ты согласен, что был мудаком? Вот сейчас, с высоты прожитых лет?
— Я не мудак. Я был Робин Гуд! Это немножко не одно и то же.
— Да какой на хрен Робин Гуд! Робин Гуд должен был прийти и отобрать у человека его бабки. А ты у него бизнес забрал…
— Чья бы мычала… Но это еще не все. Дальше этот парень убедил Колю увеличить производство, чтоб и ему тоже хватало. А у Коли не было ни мощностей, ни ресурсов, и он просто начал халтурить — гнать вторяк. Самогонки стало много, вдвое больше, чем было. Но сахара и дрожжей больше не стало. В итоге самогонка стала вдвое слабей. А также мутней и противней.