Ясный берег
Шрифт:
говорил и размахивал руками.
— Не могу привыкнуть! — говорил он.— До войны,
может, не принял бы его так близко к сердцу; а сейчас
вижу — душа кипит. Удивительно: по другим война
всеми своими колесами прошлась, во всех щелоках
перемыла, а люди вышли из войны еще крепче, еще живее! А
его война не тронула, он тут в конторе просидел. И —
мертвый.
— Вы необъективны,— сказал Бекишев.— Осторожен
он очень, старается
это верно. Но работник сильный.
— Кабинетчик!
— Есть грех; но это, думается мне, еще не повод,
чтобы аттестовать его мертвецом.
— Повод!—сказал Коростелев.— Мертвец он,
мертвец и есть. Это не просто боязнь ответственности, э^о —
безразличие: полное безразличие ко всему, что
делается! Не нужны ему ни телка Ромашка, ни бычок
Рокамболь, ни мы с вами, ни дело, для которого мы
живем!.. Здорово, девчата.
— Здорово,— сказал и Бекишев.
Таня сурово насупила светлые брови, не глядя
сказала: «Здравствуйте». Никто из них не "заметил
обожающего, смятенного взгляда, который подняла Нюша на
Коростелева. Один Толя заметил и подумал, вздохнув:
«Как она на него посмотрела. Если бы Марьяна
Федоровна когда-нибудь так на меня посмотрела...»
С того дня Нюша и Таня стали дружить. Встречаясь,
задушевно беседовали. На собраниях садились
рядышком. Конспекты по политучебе составляли вместе. Таня
стала вышивать себе блузку украинским узором, и Нюша
стала вышивать себе блузку украинским узором.
Заговорят про Таню и Бекишева — Нюша вступается: стран-
но! Она к нему, кроме как за производственными
данными, и не обращается. У вас старорежимный взгляд на
взаимоотношения.
Холмогорка Стрелка отелилась двадцать восьмого
января здоровым теленком хорошего веса. Первые дни
после отела она давала по семь-восемь литров молока, на
пятый день удой повысился до двенадцати литров.
Следующие дни шло дальнейшее повышение: тринадцать,
шестнадцать, семнадцать, восемнадцать с половиной.
— Стрелочка! — сказала Нюша при Бекишеве.—
Вывози, дорогая, на тебя вся моя надежда!
Бекишев посмотрел на Нюшу, ничего не сказал, но на
другой день принес ей большой разграфленный лист
клетчатой бумаги.
— У меня такой же,— сказал он.— Каждый день
будем проставлять стрелкин удой, потом вычертим
кривую.
Стрелка стала получать жмыхи. Подсолнечный жмых
Нюша замачивала обратом — снятым молоком, а
льняной давала в сухом виде, потому что размоченный он
прилипает
больше давать молока: девятнадцать, двадцать три,
двадцать четыре литра... Вдруг вниз пошла кривая:
двадцать три, девятнадцать, семнадцать... Нюша
перепугалась; прибежал Анатолий Иваныч; велел отставить
свеклу, а вместо нее давать клевер,— что-то у Стрелки
случилось с желудком. Велел также кормить
небольшими порциями, но почаще. Подошли директор Дмитрий
Корнеевич и Бекишев — целое производственное
совещание состоялось. Бекишев привел Иконникова. Иконников
просмотрел график удоев и стрелкины рационы (Нюша
их записывала в особую тетрадку) и милостиво
согласился со словами Бекишева, что есть смысл индивидуали-
зировать питанве Стрелки и использовать для ее раздоя
все корма, какими располагает совхоз.
Расщедрился! Нюша с первых дней поняла, что
Стрелка с лихвой окупит все, что на нее затратят.
Стрелка оправилась быстро; опять пошла вверх кривая
удоев. Пришлось доить Стрелку по четыре раза в сутки,
потом по пять раз, потом по шесть.
Нюша приходила на скотный двор задолго до
рассвета, в начале четвертого часа. Задавала Стрелке
утренний корм: свеклу (опять разрешил Анатолий Иваныч),
мелко изрезанную и посыпанную о-всяной мукой,—
Стрелке это блюдо нравилось. В четыре Нюша садилась доить
Стрелку. После дойки давала комбинированный корм,
зерно, которое Стрелка ела особенно охотно, обильно
запивая свежей водой. В шесть часов, когда Нюша
доила Стрелку уже вторично, приходил Бекишев, еищ
красный после утреннего умыванья, с мокрыми волосами,
гладко зачесанными назад. Он всегда говорил одни и
те же слева:
— Доброе утро. Ну, как?
И записывал цифру вчерашнего удоя. Цифра была
большая, приближалась к сорока...
Теперь уже и Коростелев завел себе график и'тоже
каждый день наведывался к Нюше, иногда даже по два,
по три раза. Глаза у него азартно поблескивали. Он все
беспокоился, не потеряла бы Стрелка аппетита.
— Ест? — спрашивал он, заскочив на минутку.
— Ест! — отвечала Нюша, ответно блестя глазами.—
Что я думаю, Дмитрий Корнеевич, не обязательно ей
один чистый клевер, можно и осоки, немножко, для
разнообразия, она осоку хорошо ест.
— Ладно, диктуй! — говорил Коростелев.— Я скажу
старшему зоотехнику — будет выписывать все, что