Ясный берег
Шрифт:
климату,— мы понемножку, в пределах законности!
— Вот, честное слово, — говорят Коростелев, беря
пресс-папье,— сейчас запущу.
— My что вы наделали, Дмитрий Корнеевич? Зачем
согласились на предложение чкаловцев? Поручили бы
мне.,. Их бы поманежить хорошенько, а потом
предъявить меморандум: рабочая сила — силой, а кроме того,
будьте любезны для наших служащих свининки, меда,
то, се... У них меду — залейся, они же богачи, Дмитрий
Корнеевич,
— Слушайте, Лукьяныч, — говорит Коростелев,, —
если я узнаю, что вы что-нибудь вымогаете...
Он умолкает, не договорив: девушка-счетовод за
соседним столом навострила ушки, помбухгалтера
перестала крутить ручку арифмометра, — прислушиваются к
разговору... Не надо конфузить старика. При всех
пережитках капитализма в сознании. Лукышыч — великий
специалист.
Поздно вечером Коростелев вернулся домой. Еще
издали увидел — все три окошка ярко освещены. Обычно в
это время мать и бабка уже спали, умаявшись за день.
Кор-бстелев мог бы жить в совхозе; но по
холостяцкому своему положению предпочитал пока оставаться
у матери на обжитом месте, где все подано-принято, не
нужно думать о стирке, топке, стакане чая и прочей
такой ерунде...
Бабка встретила Коростелева в сенях.
— В честь чего это у нас такая иллюминация? —
спросил Коростелев.
— Гость тебя дожидается. Часа три уже сидит, байки
рассказывает.
— Какой гость?
— Приезжий. Фамилию не разобрала.
Гость, услышав разговор, вышел в сени со словами:
— Дмитрий Корнеевич? Очень рад, будем знакомы:
Гречка Иван Николаевич.
— Очень рад, — сказал и Коростелев, впотьмах
пожимая гостю руку.
Вошли в горницу, на свет, и Коростелев был поражен
великолепием гостя: на груди его сияли и переливались
десятка два орденов и медалей. Левая щека была
прорезана наискось глубоким шрамом, у левого уха не бы
ло мочки. Лет гостю было на вид не более двадцати
пяти.
— Садитесь, будьте любезны, — сказал Коростелев.
На столе была постлана чистая скатерть, стояла еда.
— Я их просила кушать, — сказала бабка,— они
отказались, ждали тебя.
— Покушать, бабуся, мы успеем,— сказал Иван
Николаевич Гречка.— Самое главное, бабуся, не угощение,
а взаимопонимание и товарищеская поддержка между
передовыми людьми. Вы согласны? — обратился с?н к
Коростелеву.
— Да, поддержка — хорошая вещь, — ответил
Коростелев, вспомнив сегодняшнее бюро.
— Я вам расскажу один случай,— сказал
И рассказал, как часть, в которой он служил,
вовремя пришла на помощь партизанскому отряду,
теснимому фашистами, и как от этого худо было фашистам и
хорошо нам. Лицо у Гречки было веселое, круглое,
простодушное; шрам не портил его. Все, что Гречка говорил
и делал, получалось складно, приятно—как надо.
«Хорош парень, — подумал Коростелев. — Каким ветром его
к нам занесло?»
— Издалека приехали? — спросил он.
— Из Белоруссии, — ответил гость.— Из
замечательной страны Белоруссии. Председатель колхоза имени
Сталина. Уходил на войну бригадиром молодежной
бригады, только и всего; вернулся — избрали председа-
телем. Такие в нашей судьбе на каждом шагу бывают
чудеса... А порушили проклятые — всё, как есть!
Оставили голую местность и колодцы с трупами. Каждый
дом, каждое строение ставь с самого начала. Сейчас
ничего, туда-сюда, отдышались, самым главным
обзавелись, государство сильную дает поддержку! А было
такое— выйдешь, понимаешь, на пахоту, а пахать нечем!
И сотни глаз смотрят на тебя — вдовьи глаза, сиротские
глаза: указывай, мол, что делать, подавай выход из
положения... Эх! Дмитрий Корнеевич, я вам расскажу один
случай...
И Гречка рассказал десять случаев из жизни колхоза,
где половина людей полегла в борьбе с оккупантами, а
другая половина после победы вернулась на пепелище
и стала восстанавливать родное хозяйство.
— Дмитрий Корнеевич, ты человек не бездушный.
Я думал, откровенно говоря, что ты бездушный человек;
а у тебя вон слезы на глазах!
И у самого Гречки были слезы на глазах.
— На каком же ты основании думал, что я
бездушный человек? — спросил Коростелев.
— Я тебе писал, и ты не ответил.
— Ты мне писал?
— Брось! Не говори, что не получал. Почта
работает — будь спокоен. Ты получил письмо и не ответил.
Я тебя очень ругал, вот откровенно говорю. Даже на
собрании ругал, и люди высказывались не в твою
пользу. Откровенно говорю! Ну, ответил бы, что не можешь.
А ты мое письмо, от сердца написанное, — в
корзинку, да?
В совхоз иногда приходили письма от колхозов.
Колхозы писали все об одном и том же — нельзя ли, минуя
формальности, приобрести у «Ясного берега», из
прославленного его скота, племенного бычка. Коростелев
вначале прочитал пару таких писем, потом велел