Яйца раздора
Шрифт:
— Вообще-то я тебя здесь охраняю, — сказал он.
— Это от кого же, интересно?
Димка встал с кровати, потянулся, провел пятерней по волосам (в последнее время он стал стричься очень коротко, и расческа ему была фактически не нужна), отодвинул слегка штору и выглянул в окно.
— Если ты помнишь, вчера на яхте произошло убийство, — понизив голос, произнес он. — А потом кто-то пытался укокошить и тебя. Забыла, что ли?
Весь гонор с меня тут же как рукой сняло. Я вспомнила вчерашнюю ужасную ночку.
— Да, действительно, Веронику убили, — пролепетала я. — А кто, кстати, убил? Кондраков?
Димка
— Говорит, что он, — Димка протянул мне запотевший стакан. — Но что-то не очень верится. Слишком уж он любил эту куклу...
Вспомнив, что о покойниках говорят либо хорошо, либо ничего, Димка на слове «кукла» осекся и замолчал. Я же, напротив, молчать не могла.
— Почему же это не верится? — не согласилась я. — Кажется, вчера он был достаточно агрессивно настроен, когда увидел Веронику с капитаном. Даже пощечину ей залепил чуть ли не при всех.
Я залпом выпила сок, который налил мне Димка, и протянула ему пустой стакан.
— Еще.
Димка налил мне полный стакан.
— Это у тебя после вчерашнего коньяка сушняк, — как бы между прочим сказал он и тут же добавил: — Ну и здорова же ты пить, мать! Полстакана вчера махнула и даже не поморщилась.
Димка радостно хохотнул, довольный своей шуткой, а я даже не обиделась. Слишком много чести всякий раз обижаться на все его глупости.
— Так почему же тебе не верится, — ставя пустой стакан на прикроватную тумбочку, снова поинтересовалась я. — Человек сам признается в том, что убил свою жену. Мотив убийства налицо — ревность.
Но Димка отрицательно помотал головой.
— А чего же он тогда топиться побежал? — спросил он. — С какой такой радости?
Димка понял, что сказал глупость, и плюнул в сердцах на искусственную пальму, стоявшую в углу за креслом.
— А того и побежал, что сначала в состоянии аффекта убил жену, а потом, когда очухался и увидел, что он на самом деле натворил, то в состоянии уже другого аффекта решил наложить на себя руки. Ферштейн? Это называется непредумышленное убийство.
Продемонстрировав знание уголовного кодекса, я снисходительно взгляну ла на Димку. Однако это не произвело на него никакого впечатления. Он по-прежнему был не согласен.
— Нет, не похоже как-то. Кондраков утверждает, что ударил Веронику рукой по лицу, правда, довольно сильно, так, что та даже упала на кровать. Ударил и ушел. Сказал, что не хотел ее видеть и пошел пройтись по палубе. Но у Вероники разбит затылок, и в ране Владимир Сергеевич обнаружил крошечные осколки стекла. Значит, удар был нанесен уж точно не рукой, а возможно, бутылкой или хрустальной пепельницей. Кстати, ни того, ни другого в каюте не обнаружено. То ли убийца принес орудие убийства с собой, то ли использовал то, что подвернулось под руку, а потом выбросил. Благо, есть куда — река за окном. Ферштейн? — передразнил меня Димка.
Я пожала плечами.
— И потом не забывай, — добавил он, — тебя вчера тоже пытались убить. И уж точно это был не Кондраков. Зачем бы ты ему сдалась? К тому же в это самое время он сам топился. А значит что? — Димка выразительно выгнул бровь. — А это значит, что это был кто-то другой. Вот только кто?
«Хороший
— Слушай, Димыч, — уже не таким уверенным голосом спросила я, — А может быть, на корабле завелся маньяк?
Если предположить, что это действительно так (хотя, конечно же, это бред) и этот маньяк хотел меня убить, но с первого раза у него ничего не получилось, то вполне вероятно, что он может предпринять и вторую попытку. А перспектива повторного нападения меня совершенно не вдохновляла. А ну как во второй раз ему повезет больше?
От этой страшной мысли меня всю аж передернуло, и, вытаращив глаза, я в ужасе уставилась на Димку. А тот сосредоточенно смотрел в окно, молчал и думал, но потом, увидев мои испуганные глаза, махнул рукой и деланно рассмеялся.
— Ну уж сразу и маньяк, — отмахнулся он. — Придумаешь тоже. К тому же заводятся тараканы и крысы, а не маньяки. И потом откуда ему здесь взяться? — Он снова улыбнулся, правда, уже не так весело, а потом не сдержался и вздохнул.
Я отвернулась к окну и загрустила. «Откуда-откуда, — проворчала я про себя. — Оттуда, откуда все маньяки берутся. И в конце концов маньяк он там или не маньяк, какая разница, если убивает он насмерть».
Я сидела и рассуждала сама с собой. В общем-то Димка скорее всего прав — вряд ли Кондраков пытался меня утопить. С какой стати? Что я ему такого сделала? Но с другой стороны, это совершенно не значит, что он не мог убить собственную жену. Мало ли что он говорит, что ударил Веронику только по лицу и ушел. А может быть, все было совершенно не так? Может, он и не уходил никуда? Я вскинула на Димку глаза.
— Слушай, Димыч, а есть ли у Кондракова свидетели, что он уходил из каюты? — спросила я. — Может быть, он все врет?
Димка сидел на корточках возле кровати и зашнуровывал кроссовки.
— Чего не знаю, того не знаю, — ответил он. — Я вчера не столько Кондраковым, сколько твоей персоной занимался. Мне уж как-то было не до него. Вот соберемся после завтрака все вместе и все обсудим. А сейчас одевайся и пошли на выход. Если честно, есть очень хочется.
— Слушай, — перебила я Димку, — но если на борту произошло убийство, то нам надо немедленно заявить об этом в милицию. — У нас же на борту труп!
Димка с сомнением покачал головой.
— Надо-то оно, конечно, надо, — сказал он. — Но не будем же мы заявлять в какой-нибудь сельский участок.
— Да как же так? Ведь если мы сейчас же не заявим в милицию, то потом нас обвинят не только в замазывании и затаптывании следов, но и в сокрытии самого преступления. Ты представляешь, чем нам это может грозить?
Но у Димки были другие соображения.
— Это ничто по сравнению с тем кошмаром, который может нас ожидать, если мы действительно заявимся в какой-нибудь провинциальный милицейский участок.