Язверь
Шрифт:
Глава 8. Тайные лабиринты Москвы
— Думаешь, из-за прыщей никто тебя не полюбит? — матушка спрятала очки в чехол. — Поэтому переживаешь?
— Да кому я нужна? — ответила она раздраженно.
Гера переживала напрасно. На работе сотрудников нисколько не волновали произошедшие с ней перемены. Их никто не заметил.
Шеф, как обычно, попенял на ее раздолбайство. Сашка признался, что как ни искал в интернете, информацию про лемургов так и не отыскал. Но теперь она и без его помощи знала достаточно.
— Слушай,
— Может, поделишься, для чего это тебе? Что за бред?
— Плод чужого воображения. Но на всякий случай пробей насчет авторских прав. Вдруг словечки уже кем-то использовались.
— Решила переметнуться в литературные «негры»?
— Возможно.
— Ах-ах-ах! — застыдил ее Шурик.
Она отмахнулась:
— Забей.
— Как, забей? А прибыль? Нужно делиться!
Туалет был единственным местом, где она могла спокойно себя рассмотреть. Когда ты в задумчивости срастаешься с унитазом, на тебя не обращают внимания. Сейчас ей меньше всего хотелось, чтобы кто-то ее замечал.
Не обошлось без скорой помощи Насти:
— Рамки твоего восприятия изменились, — объясняла она по мобильному телефону. — Ты, как и все мы, видишь тот особенный запах, с которого все началось. Глаз обычного человека не в состоянии видеть то, что за пределами органов чувств. Глаз лемурга — результат мутации в генах. Клетки глаза перенастроились, и теперь они переводят в зрительный образ испарения, которые исходят от кожи каждого лемурга. Поэтому мы можем видеть друг друга иначе.
— Почему я не вижу другие запахи?
У Насти на все был готовый ответ:
— Возможно, так вирус устроен.
— Хочу видеть свое лицо — настоящее. И свое прежнее тело.
— Про это забудь.
— Навсегда?
— К несчастью, я не всесильна.
Гере казалось, что Настя замалчивает нечто важное, ключевое. То ли пугать ее раньше времени не желает, то ли действительно знает не все.
Яркие эмоции часто замещают пережитое. И если память что-то сочла мусором, но не ликвидировала, стирает позже в такие моменты.
Став лемургом, Гера перестала думать о Вадике. И только к вечеру, закончив работу, вспомнила о школьном приятеле.
Жив он? Вышел из комы?
То, что ей пришлось нарушить закон, ничего не меняло. Насильника она не жалела.
И все же где-то повыше пупка зрело ощущение скорой беды, предчувствие быстрой расплаты. Никто не может безнаказанно убить человека.
Рассудок подсказывал ей, что, как любому преступнику, сейчас ей необходимо оставаться в тени, не высовываться, а лучше — подальше уехать. В пику рассудку женская логика подсказывала, что неплохо бы выяснить, как сильно она его изуродовала.
Она решила съездить в больницу к Вадику в конце рабочей недели. Катя помогла ей: узнала адрес, часы, в которые можно приехать, но под конец посоветовала не обольщаться.
— Тебя не пустят в реанимацию. Наверняка бойцы
— Если Вадика выпишут, найдешь меня в морге.
В раздевалке Гере выдали белый халат, и она поспешила в указанном направлении.
Возле реанимации на стульях медитировала охрана. Оба бойца пребывали в состоянии молчаливой сосредоточенности. Халаты, наброшенные поверх пиджаков, не превращали бандитов в медбратьев. Их мрачные лица гармонировали с особой аурой места.
— Ты ведь Гера?
Она обернулась. К ней обращался невысокий, плешивый мужчина с крупной родинкой на виске, и она догадалась, кто это.
— Эдуард Вазгенович?
— Подойди, — потребовал он.
Фонтан ей и раньше не нравился. И хотя она видела его всего-то лишь раз, да и то с расстояния в несколько десятков шагов, успела разглядеть черную метку над бровью. Родинка удачно завершала образ авторитета, как будто кто-то специально поставил ему эту отметину.
— Значит, школьная любовь не ржавеет? Ну и как тебе Вадик?
— Что значит, как?
— С пользой покувыркались?
«О таком не принято говорить. Но для Фонтана запретных тем, видно, в принципе не существует. Такие, как он, думают, что им дозволено все».
Гере захотелось вцепиться когтями в родинку и выдрать ее вместе с кожей. Но она промолчала.
— Не строй из себя фрейфею. Решила, что можно не отвечать?
— Разговор закончен. Простите, — она собралась оставить глупую затею с визитом, приготовилась уходить.
— Закончен! Слышали? — Фонтан стал нехорошо смеяться взахлеб, но потом, остановившись, добавил: — Значит так, соска, непонятливым объясняю. Когда я спрашиваю тебя, ты отвечаешь. Если меня игнорируют, я спрашиваю в другом месте. Сечешь?
— Он был… он был…
— Ну?
— Никаким, — честно ответила Гера.
— И ты слиняла поэтому?
— Поэтому.
— Допустим, — Фонтан раскачивался на каблуках, перемещая тяжесть тела с пяток на мыски и обратно. — Какой он любовник, я знаю. Не соврала. Вот если бы ты соврала, значит, что-то скрываешь и совесть твоя нечиста.
Фонтан был так близок к истине, что задай он провокационный вопрос, Гера сразу бы раскрыла все карты. Но от повел себя по-другому.
— Послушай, — он погладил ее по руке как животное, которое хотят приручить, — ты видела Вадика крайней. Наверняка что-то приметила. Может, мимо кто-то прошел или показался тебе подозрительным?
— Рядом не было никого, кроме парней из охраны.
— Допустим, — Фонтан снова задумался, краем глаза приглядывая за ней. Было заметно, что он ей не верит. — Так ты пришла, чтобы Вадика навестить? Так его полюбила?
— Ну, в общем… Мы же вместе учились.
— Ладно, соска, идем.
Перед Фонтаном открылась дверь, и они двинулись по коридору в отдельную палату. По пути Гера заметила, что в просторном холле лежат пациенты, и что у каждой кровати есть капельница. За столом возле входа дежурил врач. Медсестра ставила капельницу старику, который не подавал признаков жизни.