Язык до Китежа доведет

Хорунжий Дмитрий

Часов до шести ехали практически без остановок. Движение замедляли только деревушки да хутора, льнувшие к тракту. Приходилось притормаживать, чтобы не передавить шустрых кур с наклонностями Анны Карениной или важных, надутых гусей с дурным характером.

Когда солнце зависло над верхушками деревьев, Ваня вдруг забеспокоился.

— Сень, будь другом, давай свернём туда, — он указал на накатанный лесной просёлок.

— Зачем? — Не понял я. — Тебе приспичило?

— Да нет, не потому, — Дурак мотнул лохматой головой. — Видишь, за кустами на холме кресты

торчат? Там погост, кладбище. А вон, гляди, и церковка виднеется. Я её купол давно углядел.

— Ну, углядел, и что?

— Так мы ведь ночью едва не сгинули, чудом выкрутились, петух бодай. Как любила говорить моя бабуля, «коль мог сдохнуть, да не сдох — помогал тебе сам Бог». Вот и надобно поблагодарить Всевышнего за спасение. Свечечку там поставить али молебен какой заказать…

— Нужно — значит, поблагодарим, — я коротко просигналил Мидавэлю и свернул с тракта в лес. Хоть себя верующим и не считаю, но к чужим убеждениям отношусь с уважением. — А ты, Иван Иваныч, выходит, православный?

— На том стоим, — мой спутник выдернул из-под ворота вышиванки простой железный крестик на крепком кожаном шнурке. — Вот, батя выковал, своими руками.

Я только головой покачал. Но, вовремя вспомнив, что Ванин предок был бурсаком-философом из Киевской духовной семинарии, удивляться перестал.

Старый, поросший травой просёлок петлял меж древних дубов и дремучих елей, и вот за стволами замелькали зелёные могильные холмики и кресты. Десятки, сотни крестов, разных по форме, цвету и размеру.

Чуть дальше, на открытой полянке, возвышалась старая, тёмная от времени деревянная церквушка с узкими стрельчатыми окошками и высоким закруглённым куполом. Я когда-то видел подобную в Переяславском Музее народной архитектуры.

Чуть в сторонке от церкви раскинулся скромный огородик, а у самого леса за высоким глухим забором одиноко белела хатка под камышовой крышей. Наверное, жилище священника.

«Уазик» с протяжным скрипом затормозил прямо напротив высокого церковного крыльца.

— Приехали, дружище.

Ваня выпрыгнул из машины и оглянулся на меня:

— Ты как, зайдёшь?

— Почему бы и нет?

Тут и Мидавэль подоспел.

— О! А я-то думаю, чего это вас вдруг в лес понесло? — Он спрыгнул с лошадки и с интересом оглядел церковь. — Красивое строение. Есть в нём что-то возвышенное, неземное. И энергия светлая, добрая.

Из-за угла церкви с лопатой на плече неторопливо выдвинулся рослый бородач богатырских пропорций, похожий на Деда Мороза в молодости. Одежду его составляли лишь просторные синие шаровары с красным кушаком да пара растоптанных сапог с короткими голенищами. В пышной каштановой бороде и длинных тёмных волосах поблёскивала седина, но доброжелательный взгляд, брошенный на нас из-под кустистых бровей, светился молодым любопытством.

— Мир вам, дети мои, — приятным глубоким басом проговорил богатырь. — Радость али беда привела вас в сей дом божий?

Мы промолчали, несколько озадаченные его оригинальным видом. Окинув себя взглядом, мужик слегка покраснел.

— Обождите чуток, сей

же час облачусь в одеяние, подобающее сану, — он нырнул обратно за угол, и уже через минуту предстал перед нами в тёмной рясе до пят и с массивным позолоченным крестом на груди. — Вы уж не серчайте на меня за вид срамной. Гостей не ждал, матушке моей в огороде помогал. Я — отец Сергий, поп тутошний.

— Скажите, батюшка, отчего церковь ваша так далеко от людского жилья? — Спросил я.

— И не далёко вовсе, — покачал бородой священник, поднимаясь по скрипучим ступеням на крыльцо. — Здеся рядушком, с версту всего, село большое стоит да хуторов пяток. В лесе этом упокойничков своих схороняют. Сообща на погосте и церковку сию возвели. Проходите, дети мои, — он гостеприимно распахнул перед нами высокую двойную дверь.

Ваня заскочил первым, за ним зашёл Мидавэль, а уже последним — я.

Бася подумала и решила остаться в машине.

Внутри храма, несмотря на жаркий вечер, было свежо и даже прохладно. Приятно пахло ладаном и свечным воском. Со стен и колон из тёмных рам сурово взирали древние лики святых. Высокий потолок покрывала цветная роспись, едва различимая под толстым слоем копоти.

Мне редко доводится бывать в церквях, но от здешней обстановки повеяло вдруг чем-то на редкость родным, домашним и уютным. Давно на душе не было так мирно и спокойно.

Видимо, не один я это почувствовал. Даже Мидавэль, представитель в корне иной культуры, ощущал себя здесь вполне уверенно и умиротворённо.

— Так с чем пожаловали, дети мои? Что привело вас ко мне? — отец Сергий чинно сложил руки на животе, чуть пониже креста, и с вежливым интересом посмотрел на нас из-под густых бровей.

— Мы, батюшка, сегодня ночью сошлись в неравном бою с двумя десятками волкодлаков, отродий змиевых. Сошлись и победили, — уважительно проговорил Ваня, воздерживаясь от полюбившейся поговорки. — Вот и хотим за дарованную победу Господа нашего возблагодарить.

— Похвально, похвально, — погладил бороду батюшка. — По сему поводу могу молебен отслужить благодарственный, свечи вам во здравие поставить. А уж вы, дети мои, не поскупитеся, пожертвуйте медяночку-другую на храм божий. — Он снова покраснел. — Соромно просить, да селяне-хуторяне тутошние в церкву редко захаживают, не помогают. А крышу давно уж перекрыть надобно, как дождик — течёт, спасу нет. От сырости образа святых так покоробило, что сам путаться стал, кто есть кто… И свечей маловато. Мне их купцы из самой столицы, из святого Китеж-града привозят.

— Медяночку — это завсегда можно, — Дурак обменялся взглядами с Мидавэлем, выскочил на улицу и вернулся со своей торбой. — Куда монетку-то бросать?

— Да вот, кружечка возле дверей прибита, — показал священник. — В неё и опускай.

— А может, лучше сразу в ведёрко или в корытце? — Ваня зачерпнул широкой ладонью хорошую горсть монет и ­щедро, с горкой насыпал в кружку. — Надеюсь, на свечи этого хватит?

Отец Сергий ошеломлённо глянул на деньги, однако тут же принял невозмутимый вид, «подобающий сану».