Язык до Китежа доведет
Шрифт:
— Храни вас бог, дети мои. Отныне и впредь буду поминать вас в своих молитвах. А сейчас — милости прошу ко мне в дом. Пост намедни окончился, так матушка моя борща свежего, мясного наварила да вутёнка зажарила.
Отказывать мы не стали. Священник вывел нас из церквушки и через огород повёл к дому. По пути я нырнул в машину, захватил самобранку и флягу с «козлиной водичкой» — мало ли, вдруг пригодится. Да и негоже в гости с пустыми руками ходить…
Бася, узнав, что нас пригласили в гости, увязалась следом.
Мы прошли через чистый и аккуратный дворик с сараем, птичником и хлевом. Возле крыльца
— Вы Полкана не бойтесь, днём да на цепи он смирный, — отец Сергий потрепал пса по пушистой голове. — А в ночь мы его спускаем. Ходит по двору, хозяйство от зверья лесного да нечисти мелкой бережёт.
— А с ворами как? — Поинтересовался Ваня.
— Да что у нас красть-то? — Удивился священник. — Правда, в прошлом годе он троих татей чуть не до смерти заел. Коровушку-кормилицу свести хотели.
Дружной толпой поднявшись на крыльцо, мы прошли через дощатые сени и оказались в просторной кухне с тремя окнами и большой расписной печью.
— Принимай, матушко, гостей, — с порога возвестил хозяин. — Добры молодцы с дороги, пить-есть хотят.
— У меня уж всё давно готово, — из-за белой занавески показалась попадья, румяная дородная женщина в чепчике и длинном домотканом платье. — Только не больно-то шумите, Алёша спит. Насилу заколыхала.
— Сынок мой, — с гордостью возвестил батюшка. — Богатырь растёт, недаром я его именем давнего витязя окрестил!
Мы тихо поздоровались и опустились на лавки вокруг широкого стола, покрытого вышитой скатертью.
Матушка нарезала свежего хлеба и поставила перед каждым глубокую глиняную миску с горячим ароматным борщом. Бася от хозяйских щедрот получила полное блюдце сметаны и копчёный рыбий хвостик.
— Благодарим тебя, господи, за пищу, что ты нам послал, — отец Сергий перекрестился и, радостно крякнув, взялся за деревянную ложку. Однако спокойно поесть ему не удалось.
Во дворе басовито гавкнул Полкан. Тут же в окне, забранном слюдяными пластинами, показалось чьё-то лицо.
— Батюшка, помоги! На тебя лишь уповаю, — послышался снаружи усталый мужской голос.
Воздев очи к небесам, священник тяжко вздохнул, отодвинул миску и вышел наружу.
Ужинать без хозяина было как-то неловко. Переглянувшись, мы с Ваней и Мидавэлем тоже встали и пошли из хаты. Киса быстро долизала сметанку и побежала за нами. Приотстав, я привычно подхватил её и посадил на плечо.
Во дворе перед отцом Сергием стоял, скорбно согнувшись, длинный тощий бородач в добротной сельской одежде. Через забор заглядывала гнедая лошадка с простыми верёвочными поводьями и старым мешком вместо седла. Видать, на ней посетитель и прибыл.
— Грешен я, батюшка, ой грешен! Помоги мне, избави от напасти чёрной… — тихо лепетал мужик, размазывая по заросшим щекам слёзы.
— Быть может, сын мой, пройдём во храм на исповедь? — Заметив нас, предложил хозяин.
— Нет, отче, пускай и эти добрые люди узнают о беде моей, дабы грехов чужих не повторить.
— Что же, говори, человече, что душу твою гложет.
Тот перекрестился на церковь, судорожно вздохнул и начал свой рассказ.
—
— Ты, сын мой, дело говори, — строго оборвал его поп.
— Да, да, прощеньица прошу, — рассказчик звучно высморкался в рукав и продолжил: — На ларце, на крышечке на самой, надпись выбита. Мол, скажи только «Двое из ларца, одинаковых с лица!», и будет тебе счастье.
— И что? — Заинтересовался я, вспомнив мультфильм своего детства. — Сказал?
— Сказал, — грустно кивнул Белосвет. — Крышка вмиг отпала, и вылезли из нутра две здоровенные рыжие дылды. Подхватили меня под руки и пояснили, что отныне и впредь готовы всё-всё за меня делать. Всю работу. Токмо сперва с ними нужно деловую бамагу заключить. Договор, то бишь. Ну, я сдуру возьми и заключи. А заместо подписи крест поставил да каплю крови выдавил.
— Так-так, — недобро нахмурился священник. — А далее что было-то?
Рассказчик поёжился под его тяжёлым взглядом, перепугано глянул на нас и быстро заговорил:
— Попервах я всё нарадоваться не мог. Молодцы те и в поле трудятся, и за скотиной ходят, воду таскают да дрова колют. Погреб за меня дорыли, дёрном покрыли, закрома намостили да полки приладили. Мне же благодать: лежи себе в тенёчке да в небеса поплёвывай. Полежал-полежал, а там и время обеда подоспело. Только за стол присел да за ложку взялся, оба молодца тут как тут. Все харчи подмели, всю брагу вылакали. Мне ни крошки, ни капли не оставили. Договор, говорят, дороже денег. Пить да кушать теперь тоже они за меня станут, ибо сие есть работа тяжкая. Повздыхал я, да стерпел. Таких работников ещё поискать надобно. А я уж как-нибудь перетерплю. Терпел-терпел, а тут и ночка подошла. Полез к жёнке на печь, а они, срамные, уж там прохлаждаются. Взбеленился я, схватил ухват печной и давай злодеев им тыкать. Да только чую — не попадаю. А они ржут, что кони на торжище: договор, мол. Ничто им сделать не смогу, покуда эта черзова бамага цела. И никто не сможет… Вот и брожу теперь по околицам, одинокий, никому не надобный хмырь.
— И что же ты, горемычный, все две седмицы не евши, не пивши? — Посочувствовал батюшка. — И как только на наш погост не загремел?
— Дык я же ж хитрый, — невесело усмехнулся Белосвет. — Воду теперь прямиком из речки хлебаю. Они, проглоты, рядышком пристраиваются, отпихивают, да реку-то им не выпить. А я глоточек сделал, и рад. А то колосок зелёный в поле пожую… Тем и жив пока. Да только силы мои на исходе, батюшка. Нет спасу от молодцев проклятых, вот, к тебе за советом и явился.
Отец Сергий задумчиво сдвинул брови.