Языки Пао
Шрифт:
Никаких других транспортных средств не было заметно, причем космический вокзал уже почти опустел. Играя желваками и побледнев от гнева, Бустамонте вынужден был наконец признать, что либо его здесь не ожидали, либо никто не позаботился его встретить. Нестерпимое оскорбление! Он заставит их проявить к себе должное внимание!
Бустамонте решительно вернулся в зал ожидания и сделал несколько повелительных жестов. Два человека, проходивших мимо, с любопытством задержались — но, когда он приказал им по-паонезски привести ответственное должностное лицо, они ответили непонимающими взглядами и
Приказывать было некому — он остался один в просторном пустом зале. Отведя душу многословной паонезской бранью, Бустамонте снова направился к выходу.
Разумеется, планировка городка была ему незнакома; до ближайшего жилого дома было метров семьсот или восемьсот. Бустамонте с тревогой взглянул на небо. Маленькое белое солнце скрылось за утесом; с верховьев Бурной реки надвигалась темная стена тумана, сгущались сумерки.
Бустамонте судорожно вздохнул. Ничего не поделаешь! Панарху Пао приходилось шлепать в поисках убежища, как какому-нибудь бродяге. Мрачно распахнув дверь, он вышел наружу.
Ветер подхватил его, погоняя вниз по дороге; тонкая паонезская одежда не защищала от пронизывающего холода. Отворачиваясь от ветра и пригнувшись, Бустамонте ускорил шаги, часто переваливаясь на коротких толстых ногах.
Промерзший до костей, едва переводя дыхание в разреженной атмосфере, он приблизился к первому дому. Перед ним возвышались глухие стены из плавленого камня. Бустамонте побродил взад и вперед вдоль фасада, но не смог найти никакого входа; закричав от отчаяния и злобы, он стал спускаться дальше.
Небо потемнело; в шею Бустамонте стали впиваться маленькие ледяные иглы слякоти. Он подбежал к следующему дому, и на этот раз нашел входную дверь — но никто не ответил на настойчивые удары его кулаков. Бустамонте отвернулся, дрожа всем телом — ноги его онемели, пальцы не хотели разгибаться. Мрак настолько сгустился, что он с трудом находил дорогу.
Из окон третьего дома струился свет; опять же, никто не ответил на усилия колотившего дверь Бустамонте. Разъярившись, Бустамонте схватил камень и швырнул его в ближайшее окно. Стекло не разбилось, но зазвенело самым удовлетворительным образом. Бустамонте бросил еще один камень и наконец привлек к себе внимание. Дверь открылась — Бустамонте ввалился внутрь, как падающее дерево.
Его подхватил и усадил на скамью молодой человек. Широко расставив ноги и выпучив глаза, Бустамонте хрипло и часто дышал.
Молодой раскольник что-то сказал; Бустамонте не понял его. «Я — Бустамонте, панарх Пао! — неразборчиво выпалил он, едва шевеля обледеневшими губами. — Меня никто не встретил — кто-нибудь за это дорого заплатит!»
Юноша — один из сыновей проживавшего в доме наставника — не говорил на паонезском языке. Покачав головой, он, по-видимому, начинал терять интерес к происходящему. Поглядывая то на дверь, то на Бустамонте, он явно готовился выставить незваного гостя.
«Я — панарх Пао! — орал Бустамонте. — Отведите меня к Палафоксу, к лорду Палафоксу, слышите? К Палафоксу!»
Знакомое имя произвело желаемое действие. Молодой человек жестом посоветовал Бустамонте оставаться на скамье, после чего исчез в соседнем помещении.
Прошло десять минут. Дверь открылась, и появился Палафокс.
На следующее утро Бустамонте взял себя в руки. Возмущение ничему не помогло бы и, скорее всего, только вызвало бы нежелательное раздражение у хозяина усадьбы, хотя — Бустамонте с презрением посмотрел вокруг — гостеприимство раскольника было, мягко говоря, скупым. Почему люди, обладавшие такими познаниями, жили в столь аскетических условиях? Если уж на то пошло, почему они выбрали местом жительства планету с омерзительным климатом и безобразно враждебной топографией?
Палафокс соблаговолил явиться, и они уселись за столом; между ними стоял графин перечного чая. Палафокс ограничился банальными вежливыми фразами. Он ни словом не упомянул о неприятных обстоятельствах их последней встречи на Пао и не выразил никакого интереса по поводу того, что привело Бустамонте на Раскол.
Наконец, наклонившись над столом, Бустамонте перешел к делу: «Некогда покойный панарх Айелло обратился к вам за помощью. Насколько я теперь понимаю, он действовал прозорливо и мудро. Поэтому я решил тайно посетить Раскол, чтобы заключить с вами договор».
Палафокс молча кивнул, прихлебывая чай.
«Сложилась следующая ситуация, — продолжал Бустамонте. — Проклятые Брумбо взимают с меня ежемесячную дань. Мне не доставляет никакого удовольствия им платить, хотя я не выражаю недовольство — дань обходится дешевле, чем покупка вооружений, позволяющих отражать их нападения».
«Судя по всему, больше всех в этой ситуации проигрывают меркантильцы», — заметил Палафокс.
«Именно так! В последнее время, однако, топогнусцы стали вымогать дополнительные суммы. Боюсь, что в дальнейшем их аппетит только разгорится и станет ненасытным, — Бустамонте рассказал о визите Корморана Бенбарта. — Моя казна будет подвергаться нескончаемым безнаказанным грабежам, и я превращусь в не более чем кассира, обслуживающего топогнусских бандитов. Я не желаю подвергаться столь постыдному унижению! Я желаю освободить Пао от дани — таков мой долг! Поэтому я приехал к вам — заручиться стратегическими рекомендациями».
Палафокс с многозначительной деликатностью поставил прозрачный стакан на стол: «Рекомендации — все, что мы можем предложить на экспорт. Вы их получите — за соответствующее вознаграждение».
«И в чем будет заключаться вознаграждение?» — спросил Бустамонте, хотя он уже прекрасно знал ответ.
Палафокс устроился на стуле поудобнее: «Как вам известно, Раскол — планета мужчин; такой она была со времен основания Института. Мы вынуждены, однако, воспроизводить потомство, и те из нас, кого считают достойными этой привилегии, выращивают сыновей. Лишь немногие счастливцы из числа наших отпрысков — примерно один из двадцати — удовлетворяют предъявляемым требованиям и поступают в Институт. Остальные покидают Раскол со своими матерями, когда истекает срок действия их договорных обязательств».