Йога Таун
Шрифт:
– Антидепрессанты?
– Несколько видов лекарств.
Коринна, которая со всем справлялась, которая всегда была в хорошей форме. Жила по принципу «Никогда не жалуйся, никогда не оправдывайся».
Остервальд испытующе смотрела на меня. Словно проблема была во мне, а не в маме.
– Но даже с лекарствами я бы не советовала ей ехать в Индию.
– Почему?
– Некоторые люди считают, что найдут ответы на свои вопросы, уехав как можно дальше. Но, знаете, самые удивительные путешествия происходят здесь, в этой комнате. Я бы сказала, путешествие в себя – это последнее приключение человечества.
– Я преподаватель йоги, фрау Остервальд.
– И что?
– Почему маме понадобилась психотерапия? Что произошло?
Она наклонилась вперед и посмотрела мне в
– Этого я не могу вам сказать. Как и то, почему она скрылась. Я могу лишь предполагать, но это было бы непрофессионально. Но не искать ее сейчас, пожалуй, безответственно.
Она наморщила лоб, будто желая подчеркнуть: дело нешуточное. Безответственно. Обычно такое слышат родители, а не дети. Но к старости роли меняются. Родители куда-то вляпываются, а нам приходится разгребать. Молодец, Коринна, подумала я. Я бы тоже так хотела – бросить все и сбежать. Я пыталась, но застряла на полпути. А теперь вот еще о тебе беспокойся.
– Хорошо, спасибо. Тогда я, пожалуй…
Я встала. И тут у меня потемнело в глазах. Ноги подкосились. Я ухватилась за спинку кресла, но силы словно окончательно оставили меня. Я осела на ковер. И осталась лежать. Мне было хорошо. Шавасана.
Я очнулась, когда Остервальд подсовывала мне под бедро подушку. Я лежала на диване. Она сидела рядом, поддерживала мои приподнятые ноги и протягивала стакан воды.
– Как вы себя чувствуете?
Дурацкий вопрос. Я сделала глоток. Стало легче.
– Хотите поговорить об этом? – Она помогла мне подняться.
– Думаю, я пойду.
– Не хотите немного отдохнуть? Вы бледны.
– Я посплю дома, – пробормотала я, не упоминая, что дома у меня больше нет.
Она тут же состряпала бы из этого историю. Я не доверяю историям. Что бы ни происходило, не делай из этого историю. Двигайся, занимайся йогой, танцуй, пока что-то не изменится. Истории помогают найти объяснение, но не оставляют свободного места. Превращают случайности в закономерности. Лишают индивидуальности. Потому я больше доверяю йоге, чем психотерапии, – психотерапия анализирует личность, йога напрямую связывает с жизнью. Постоянный поток асан, переходящих друг в друга. Ты анализируешь положение, на мгновение идентифицируешь себя с ним, потом двигаешься дальше. Ты проходишь, не оглядываясь назад, следуешь естественному потоку жизни. Психотерапия ведет тебя в прошлое, чтобы ты понял настоящее, но есть риск застрять там. События детства становятся твоей историей, а эта история привязывается к твоей самости. Меня всегда удивляло, как сильно люди привязываются к историям, которые сами о себе рассказывают. Как будто нужно приклеить на себя ярлык, чтобы быть кем-то, даже если на ярлыке написано что-то вроде «экстраверт, биполярность, созависимость». В таких случаях я всегда думаю: люди, у нас 65 процентов общих генов с бананами. Не нужно так много воображать о себе.
– Постойте, фрау Фербер, – сказала доктор Остервальд, когда я была у двери. – Я хочу уточнить свой совет. Если позволите… В вашем состоянии я бы не ездила в Индию. Вам нужен покой.
– Я поняла, спасибо.
Словно в Берлине меня ждет покой. Может, мне вообще не нужен покой. Может, я бы предпочла сейчас что-нибудь уничтожить.
Снова на улице. Воздух холодит кожу. Наконец-то я опять ощущала свое тело. Я заметила, что забыла шарф. Ни за что не вернусь. Лоу стоял, прислонившись к «ягуару». Щелчком он отбросил сигарету.
– Ну?
Я забралась в машину. Он сел за руль и посмотрел на меня так, будто со мной что-то не в порядке. Мне это не понравилось.
– Поехали.
– Что она сказала?
– Ничего. Она знает не больше нашего.
Я больше не могла сдерживаться. Губы затряслись. Я сжала пальцы в кулаки. Но они все равно дрожали.
– Эй, Люси. Ты как?
Лоу обнял меня. Только бы не заплакать. Мне очень захотелось назвать его папой.
Мне плохо, папа. Все не так.
– Что с тобой?
– Я больше не знаю, кто я. Я не верю в то, что думаю. И я больше не могу учить йоге.
– Что?
Я
– Забудь. Отвези меня, пожалуйста, домой.
– Куда домой?
Если бы я знала. Если бы я могла выспаться. В своей кровати. Почему у меня больше нет кровати? Потому что я поссорилась с Аднаном. Потому что он перестал понимать меня. Потому что я не могла объяснить ему, что со мной происходит. Потому что я вылетела из клетки под названием «жизнь» и не могла найти обратную дорогу.
– Что случилось, Люси?
Я протерла запотевшее боковое стекло, чтобы взглянуть на окна второго этажа. Я словно предчувствовала: у окна стояла лучшая подруга мамы и наблюдала за нами.
– Поехали отсюда.
Лоу неуверенно завел мотор. Потом он произнес слова, которые мне не понравились:
– Мы не полетим сейчас в Индию. Тебе нужно сначала отдохнуть.
Во мне поднялась волна упрямства. Против всех, кто думает, что знает лучше меня, что мне нужно. Я достала открытку Коринны и протянула Лоу.
Я ушел от всех, и от себя тоже.
Так просто ты от меня не уйдешь, Коринна. Мне решать, бросишь ли ты меня.
– Смотри внизу справа. Адрес книжного магазина.
– Я забыл очки. Что там?
– Ришикеш.
– Блин.
Глава 8
Вернувшись в студию, я включила хип-хоп и занималась до полного изнеможения. Голова опустела, пот лился ручьем, все мышцы отчаянно болели. Потом руки отказались слушаться. Я рухнула на коврик. Глубоко вздохнула. Закрыла глаза, снова открыла, пощупала колотящийся пульс. За окном смеркалось. Чем темнее становилось в комнате, тем больше она казалась. Чем больше казалась комната, тем более одинокой я себя чувствовала. Чем более одинокой я себя чувствовала, тем ближе придвигались проклятые коробки, где лежала моя жизнь, которая перестала быть моей жизнью. Я увидела, как коробки медленно, одна за другой, открываются и появляется все то, о чем я сегодня не рассказывала, чтобы меня не сочли сумасшедшей. Вдруг нахлынули воспоминания. Все вернулось. Я сдалась.
Наконец-то я могла от души выплакаться.
Я радовалась, что меня никто не видит. И одновременно хотела, что кто-нибудь был рядом. Кто-то, кто понимает меня, потому что мы похожи. Я ничего не рассказала тетке-психологу, потому что мне было стыдно. При этом событие, которое выбило меня из колеи, вовсе не такое, какого следовало бы стыдиться. Скорее его можно назвать чудом.
Оно произошло там, где чудес не ждут, в магазине «ИКЕА», в самый обычный субботний день. Нам нужны были несколько контейнеров для хранения вещей, доски для полок и всякие мелочи. Дети со мной не пошли, но их списки покупок всплывали на экране телефона, пока я катила тележку мимо мебельных гарнитуров. Взвинченная и замотанная, как и все остальные семьи в зимних куртках, которые сновали с рулетками вокруг детских кроватей и кухонных шкафчиков. Я блуждала мимо никому не нужных вещей: корзинок, подушек, плюшевых собак. Стрелки на полу указывали в направлении кассы, но всякий раз, когда мне казалось, что я пришла, появлялся новый поворот, и повсюду висели таблички, которые никуда не вели, только к скидкам и семейным картам. На огромных полках стопки ящиков с дешевой мелочевкой. Ни дверей, ни окон, зато неумолкающая музыка для поднятия настроения. Я задумалась, а не ночуют ли здесь некоторые покупатели на икеевских кроватях под икеевскими одеялами, потому что не нашли выхода до закрытия магазина. Плененные и опьяненные благоустройством дома, и это-то в городе, где дома никто не бывает, где все бесконечно находятся в пути. Я видела напряженные лица, социальную усталость, бесприютные часы, проведенные в метро. И я была… такой же. Страшное понимание – ведь нам свойственно думать, что мы не такие, как все, но в итоге ты всего лишь крохотный муравей в огромном муравейнике, бегающий без передышки по муравьиной тропке. А ради чего? Чтобы рождались дети-муравьи, которые тоже будут строить муравейники, когда старые муравьи умрут, обессиленные гонкой.