Йокенен, или Долгий путь из Восточной Пруссии в Германию

Зурмински Арно

– Во сколько лет я смогу стать солдатом?
– спрашивал Герман.

– В восемнадцать, наверное, - отвечала Марта.

– А можно выбирать, в какие войска пойти?

– Это от многого зависит, - уклонялась Марта.
– Прежде всего нужно хорошо есть, чтобы стать большим и сильным... нужно мыться... хорошо учиться в школе.

Ага, ясно.

Из своей постели - при открытом окне - Герман слышал топот сапог на шоссе. Он заглушал плескание карпов в пруду, был громче жерлянок и мычащих на выгоне коров. Как вдруг шумно стало в Восточной Пруссии! Через заспанный Мазурский край, через Эрмланд, через Лосиное урочище и дальше за Мемель непрерывным маршем шла Великая Германия.

– Что все это значит?
– спросил

дядя Франц бургомистра Штепутата, который, разумеется, должен был все знать.

– Маневры в Роминтенской пуще, - ответил, не задумываясь, Штепутат. Он слышал об этом от окружного управления в Растенбурге, а уж там знали наверняка.

– Но ведь это длится и день и ночь, и уже целую неделю... И все время на восток... Никто не идет обратно.

– Я не думаю, что это война, - уверял Штепутат.
– Война нам не нужна, этого фюрер не допустит. Только если русские нападут.

Самое фантастическое из всех объяснений, но зато удовлетворившее всех, предложил инспектор Блонски: дружественная Россия разрешила немецким войскам пройти по ее территории, чтобы ударить по Англии в Персии и Индии.

А о чем думали те, кто с песнями маршировали по шоссе? Надеялись ли, что все опять кончится хорошо, по крайней мере, еще один раз? Миллионы марширующих, как и миллионы провожающих их, слепо доверились человеку, по приказу которого начался этот поход. Адольфка, мол, сделает свое дело. Судьба миллионов зависела уже не от воли Божией, а от каприза одного-единственного человека. Все стало слишком просто.

Дали Восточной Пруссии, где без следа и эха исчезали звуки шагов бесконечных колонн, были не по душе ему, человеку из Браунау. Этот размах казался ему чересчур славянским, лишенным порядка, лишенным истории. Его душа тянулась к югу, западу, северу, и только истерзанный рассудок гнал его в бескрайние земли востока, в непривычный простор. Вся разница заключалась в эхо. Этот южный человек не знал, каким долгим путем идет эхо в беспредельных далях востока. Своим криком он загнал на восток миллионы людей и безуспешно прислушивался к ответу.

О да, эхо шло долгим путем, но когда оно вернулось, барабанные перепонки лопнули у многих.

Миллионы сгрудились у границы, как вода перед плотиной. Подпор уходил назад вплоть до Ангербурга, потом поглотил Дренгфурт, потом и до Йокенен добрался постой. Какой-то батальон однажды вечером свернул с шоссе и занял Йокенен.

– Только без церемоний, - отмахнулся рукой командир, когда Штепутат, Блонски и Микотайт стали хлопотать о ночлеге. Без церемоний. Все рассчитано, чтобы быстро подняться и снова в поход. Солдаты спали на сеновалах, в амбарах и пустых конюшнях. Дядя Франц заговаривал с ними, пытался выяснить, куда же движется этот поток. Никто точно не знал. Офицеры молчали или пожимали плечами. И все верили, что тем или иным образом все кончится хорошо. Так или иначе. Лемминги на пути к морю.

Однако вопреки всем ожиданиям они задержались и пробыли в Йокенен всю неделю перед Троицей. Герман питался остатками из полевой кухни и сухарями. Почему солдаты не рассказывали о своих победах во Франции? Да они просто были слишком молодыми, прибыли из учебных лагерей в близлежащих городах Ютербог, Штаблак и Арис. Чем в Троицу 1941 года в маленькой пыльной деревне в глуши Восточной Пруссии может заняться батальон двадцатилетних ребят? Жарко было в это время, нужно еще добавить. Самым подходящим, конечно, было бы купание. Но в пруду цвела вода и квакали лягушки, как квакали они в Йокенен и сто лет назад. Во всей деревне не было даже лодки, но зато на выгоне были заготовлены горы длинномерного леса. Солдаты скатили несколько бревен в воду, сняли мундиры, сапоги и штаны и вышли в плавание. По пять-шесть человек на каждом бревне. Загребая руками, они развивали значительную скорость. Устроили регату на бревнах от шлюза до дома Штепутата и обратно. Шли на бревнах на таран, сбрасывая целый экипаж

среди лягушек и вспугнутых карпов. Хохот на берегу. "Но моряки об этом не грустят", пела одна из команд, влетевшая своим бревном в стенку шлюза, а сейчас бредущая, вымазавшись в ряске, к берегу. Лебединая пара, прежде неограниченные хозяева йокенского пруда, скрылась от этого нашествия в камышах. Лягушки зарылись глубже в ил, выбитые из нормального образа жизни карпы перестали выпрыгивать из воды. Наконец, измазанный с ног до головы гнилью и приставшими водорослями, батальон вышел на берег. Солдаты выстроились в очередь перед насосом на выгоне и обливались холодной водой до тех пор, пока не пересох колодец. Пришлось вызывать йокенскую пожарную команду, чтобы поливать их из шланга.

В понедельник на Троицу в парке поместья был устроен прощальный вечер. Приглашалась вся деревня. Жена Клозе извлекла цветные фонари, что она делала раньше только на детские праздники. Ученики с фонариками стояли полукругом у сложенного костра, в темноте напоминая светлячков. Герман оказался зажатым между своими родителями и не мог присоединиться к Петеру, целый вечер шнырявшему среди солдат. Когда разожгли костер, солдаты запели хором. Не марши, а обычные трогательные песни: "Внизу на мельнице", "Спросите путника". Господи, эти бледные мальчики, так внимательно следящие, чтобы их голоса сливались в слаженный хор что общего у них с выстрелами, атаками, убийством? По просьбе майора они спели "Аргоннский лес" - окопную песню позиционной войны на западе 1914-18 гг. Майор постарел. Это было заметно всем в Йокенен. Экономка принесла для него к огню стул. Когда майор поднимался, чтобы сказать речь, его руки искали опору на спинке стула.

– Куда бы вы ни пошли, мы полагаемся на вас! Вы будете защищать отечество.

Больше он не нашел что сказать.

Командир батальона ответил коротко. Без громких фраз. Они насладились сельским воздухом и простоквашей Йокенен. После войны, он это обещает, они вернутся и углубят заплывший илом деревенский пруд. Тогда в Йокенен будет настоящее купание.

Огонь поднимался до крон деревьев. Огонь. Огонь. Когда костер прогорел и превратился в пылающую груду углей, маленький комбат первым прыгнул над огнем, за ним солдаты. Да, наступило время, когда им надо было учиться прыгать через огонь. Маленький батальонный командир прыгнул первым и погиб первым, в котле под Киевом в сентябре 1941 года.

Блонски был единственный, кто появился в партийной форме. Ему хотелось найти какое-то достойное завершение вечера, и, когда костер почти погас, он вышел вперед и начал "Германия, Германия". Прощание ничего не подозревающего батальона с детством. Но моряки об этом не грустят. Костры для прыжков через огонь. Ночи для маршевых переходов. Июнь 1941 года.

Герман проснулся в предрассветных сумерках, было около трех часов утра. На новом месте всегда плохо спится. Аромат клевера и острый запах конского навоза, поднимавшийся через лаз, - все это было незнакомо. Дядя Франц завернулся в лошадиную попону и громко храпел рядом с Германом. "Нужно выехать до рассвета. Тогда увидим, как косули стоят на полях, фазаны расхаживают по мокрым лугам, а лисицы возвращаются после охоты в свои норы". Так говорил дядя Франц, когда они вечером забирались на сеновал. Выезд верхом на заре в самом начале лета, за три дня до Ивана Купалы. В воскресенье. Если хочешь выехать рано, спи с лошадьми. Ясное дело!

Лошади фыркали внизу у кормушек. Герман, сметая паутину на стене, нащупал слуховое окно, отодвинул засов и выглянул наружу. Над ивами вдоль летней дороги через Вольфсхагенский лес небо начинало светлеть, на опушке тонкой полосой лежал туман. Папа-аист отправился из гнезда на крыше амбара в первый полет над мокрыми от росы лугами, на которых загадочными призраками стояли пестрые коровы. Герман осторожно спустился по лестнице.

"Кто первый проснется, даст лошадям овса", - сказал накануне дядя Франц.