Йокенен, или Долгий путь из Восточной Пруссии в Германию
Шрифт:
Пока молодежь танцевала, йокенские женщины заботились о своих подвыпивших мужьях. Марта измучилась по дороге домой. Правой рукой она удерживала Карла Штепутата, чтобы он не двинулся к дому прямиком через пруд, а на левой несла Германа, который хотел спать и хныкал, и ни за что не успокаивался, когда ему предлагали посмотреть на луну, восходящую над горой Фюрстенау. А музыка гремела над водой, так что сгибались камыши. На расстоянии было отчетливо слышно, что сапожные подмастерья уже не владели своими инструментами. Только литавры бухали более или менее в такт: бум...бум... Дойдя до спальни, Карл Штепутат свалился на кровать. Герман в длинной ночной рубашке еще упражнялся со своим бумажным флажком, овладевая, как стоять по стойке смирно, а Карл Штепутат уже сблевывал в ведро,
Чем же мы теперь займемся? О чем будет наш рассказ? Пойдем через большое картофельное поле к дяде Францу, по дороге, по которой Герман Штепутат обычно уходил, поругавшись с мазуром Хайнрихом или когда ему было скучно. Он был бы не против ходить и к домам работников поместья, к низким глиняным домикам за прудом, где детей было больше чем кур. Но холодные глиняные полы с убогой самодельной мебелью и мешаниной из кошек, собак, кур и младенцев с сосками во рту и грязью вместо игрушек, были не очень привлекательны. Кроме того, там сильно пахло. Запах шел от кроличьих клеток и свиных загонов, которые работники пристраивали к стенам домов, от кур, разгуливавших по комнатам, и множества пеленок. А потом эти споры за кусок черствого хлеба с сахарными крошками, драки среди детей за горячую картофелину в мундире, торжества вокруг жестяного ведра с селедкой, которое в день получки - 22 марки в месяц летом, 14 зимой - вся семья триумфальным шествием ходила покупать у трактирщика Виткуна и тащила домой. Все это было не очень интересно.
У дяди Франца было по-другому. Почему у дяди Франца не было детей? Потому, что тетя Хедвиг хромала и была немножко горбатой? Но она была очень добрая, этого у нее нельзя было отнять. Им вполне пригодился бы кто-нибудь вроде маленького Германа Штепутата. У дяди Франца Герман мог пить из винных рюмок и дуть через курительную трубку. В кладовке тети Хедвиг была копченая колбаса без хлеба и огромный горшок с маринованными тыквенными кубиками. Но все это было ничто по сравнению с лошадьми. Дядя Франц как-то посадил Германа на спину лошади и смотрел, как он будет себя вести. Только не реветь. Не подавать виду. Просто сидеть без седла, без уздечки. Если конь сорвется, он понесется до Вольфсхагенского леса. Смеяться. Потрепать гнедого по шее. Экзамен был выдержан.
– Из тебя может получиться настоящий крестьянин, - заявил довольный дядя Франц. Ну, а теперь самому соскользнуть по круглому лошадиному боку. Дядя Франц садился с Германом на подставку для молочных бидонов и рассказывал о своих лошадях. Клички он им дал запоминающиеся: Заяц, Кузнечик, Кусака, Шалопай, Лях. Черную кобылу звали Цыганша.
– В пять лет ты уже должен сам забираться на лошадь, - говорил дядя Франц. Только тот, кто без посторонней помощи, без седла и уздечки может залезть на лошадь, тот наездник. Это было совсем не так просто. Герман брал Зайца и упражнялся за амбаром. Сначала он забирался на лошадь с забора, рулона соломы или ограды навозной кучи. Когда ему это удавалось, он ехал к кухонному окну тети Хедвиг, показать, что, хоть и от горшка два вершка, а забрался на терпеливую лошадь. Затем то же представление перед кухонным окном Марты.
Дядя Франц был доволен. В награду Герман может отправиться с ним на воскресную прогулку, на этот раз в седле. Поехали они - дядя Франц на Цыганше, Герман на Зайце - по летней дороге на Вольфсхаген, мимо скошенных лугов.
– Это крестьянская земля, а это земля поместья, - сказал дядя Франц. Раньше все принадлежало поместьям. Поместья живут работой других, а крестьяне собственным трудом.
У дяди Франца вся мировая история вращалась вокруг одного: крестьяне и поместья! Поэтому он так любил ездить в Вольфсхаген. Там были только крестьяне. Их дворы рассыпались по опушке леса. Правда, лес принадлежал не им, могучий хвойный лес, простиравшийся до Норденбурга, Гердауэн и Мазурского канала.
Дядя Франц часто останавливался. Пробовал руками землю, крошил в пальцах сухие комки. Плодородная земля, здесь это было божество, которому все поклонялись. Дядя Франц прикидывал, сколько центнеров ржи можно получить с гектара, сколько удобрения нужно внести в сухую песчаную
– Пока поместья владеют лесом, а крестьянам приходится покупать у них дрова, мы еще не совсем свободны, - говорил дядя Франц.
Два года назад он чуть было не вступил в коричневую партию, когда новые власти раздали земли разорившегося поместья Геркен крестьянам. Это ему понравилось. Но он вовремя заметил, что они сделали это не ради крестьян. С крестьянами они были за крестьян, с рабочими за рабочих, с помещиками за помещиков. Они для всех находили что-нибудь, стараясь выразить все надежды и заполучить все сердца. Так просто.
– Ты, небось, уже проголодался, Германка?
– вдруг спросил дядя Франц.
Нет, не так хочется есть, как пить. Дядя Франц свернул на тропинку, идущую к лесу. Там в тени обступивших деревьев стоял дом старой Вовериши, который в книгах восточно-прусской страховой кассы был отмечен крестом - за последние десять лет в него трижды ударяла молния. Ну, кружка простокваши у нее найдется. Странная это была женщина. После того как она овдовела, ее стали посещать видения, чаще всего ей чудились пожары. Ничего удивительного, если жить одной со служанкой и батраком на опушке леса. А кошек было на ее дворе! Господи Боже, да ведь сухая земля наверняка не производила столько мышей. Попить? Конечно, конечно. Что там простокваша, она принесла мальчику малиновый сок. Это же маленький бургомистр, так ведь? Она стала рассказывать дяде Францу о теленке с двумя головами, который у нее появился на свет. Плохая примета. Будет война или большой пожар. Кроме того, жерлянка, предвестник бед, так противно кричит по ночам в пруду. А в Скандлаке собственной персоной объявилась полевая ведьма. То же самое случилось тогда, в четырнадцатом году, перед нападением русских. Хуже всего это утренняя заря. Никогда в жизни не видела она такой кровавой утренней зари, как летом 38-го года.
Из Вольфсхагена через Мариенталь вернулись в Йокенен. Напрямик через поля поместья. Вперед к пруду, который тоже принадлежал поместью. Крестьяне должны быть благодарны майору за то, что он разрешает им поить лошадей в этом болоте. Когда-нибудь маленькому Герману достанется его хозяйство, думал дядя Франц, подъезжая к огромному тополю за прудом. Но до этого было еще далеко. Может быть, году в пятьдесят пятом или даже позже.
После возвращения Австрии в лоно рейха майор смирился с человеком из Браунау-на-Инне. Правда, ему все еще не давало покоя его низкое военное звание, но надо было отдать ему должное: он добился поразительных для ефрейтора успехов. Маленький Блонски со своей стороны не упускал ни одной оказии убедить майора в величии нового времени.
– Политический дар нельзя измерять военным званием человека.
Такова была премудрость Блонского.
Внешне перемена образа мыслей майора впервые проявилась 20 апреля 1938 года. Блонски уговорил его, если уж не вывешивать только флаг со свастикой, то хотя бы вывесить его вместе с черно-бело-красным полотнищем. Он сам поехал в Дренгфурт и привез новый флаг.
Пострадали от этого аисты. Так как в йокенском замке было всего две башни и над одной традиционно развевался флаг кайзера, для гитлеровского флага оставалась только левая башня, сияющая своим белым камнем над вершинами деревьев парка. Но там, насколько помнили все в Йокенен, всегда гнездились аисты. Так что же, из-за каких-то птиц замок останется без нового флага?
Нет, новое время не смогут остановить даже аисты. В конце марта, накануне возвращения птиц, Блонски велел убрать их гнездо. Для этого кучер Боровски поднялся по лестнице башни наверх. Оттуда гнездо вместе с копившимся десятилетиями белым пометом рухнуло на двор замка. Блонски бросил на эти останки охапку соломы и поджег. В качестве запасного жилья для аистов замка он велел положить на крышу коровника тележное колесо.
Вскоре аисты прилетели. Принесли в Восточную Пруссию весну. Праздник, как каждый год. Школьники писали на своей доске: "Аист вернулся, все книги забрал..." Клозе устроил пение нескольких весенних песен и отпустил детей.